Рутина - [21]
На станцию «Промышленная» поезд приехал в четыре утра. Было минус тридцать, а на мне не было подштанников. О главном я и забыл. Ноги сразу начали зудеть, кожа покрывалась аллергическими коростами, джинсы стали дубовыми. Я добежал до здания маленького вокзала, стараясь не вдыхать холодный воздух, обжигающий зубы.
В помещении никого не было, присесть было негде. Зато было тепло. Коридорное помещение, окошко нерабочей кассы, дверь в дежурку, тусклый свет. Проход в зал ожидания был оклеен лентой, как место преступления, так что торчать предстояло здесь, в коридоре. Присел на корточки и настроился ждать два часа до отправления моей маршрутки. Какой-то бомж вошел с улицы и направился через коридор в зал ожидания. Спокойно перешагнул через ленту и скрылся во тьме. Оттуда скоро раздался его храп. Открылась дверь дежурки, вышел мент, равнодушно взглянул на меня и прошел в зал ожидания.
– Вставай, сука!
Мент пинками выгнал бомжа в коридор. Теперь мы сидели здесь вместе: я и бомж. Я дал бомжу сигарету, но он не спешил курить. Оттаивал, вонял. Кряхтел.
– Ты откуда сам? – спросил бомж у меня.
– Неважно. Из мелодрамы выпал.
– Из мелодрамы? Любопытно.
– Подремать хочу.
– Все. Не трогаю. Не мешаю.
Так мы и досидели рядом с ним. Он еще поглядывал на меня, но больше не решался заговорить.
До кемеровского автовокзала доехал нормально, было сидячее место, и мне даже удалось крепко уснуть на полчаса. На улице стало немного теплее, была возможность прямо здесь сесть на рейсовый автобус, но его нужно было ждать минут двадцать. Я решил пройти пешком до маршрутки. Это было ошибкой. Я попал в самое пиковое время. Со мной в салон набилось очень много людей, и маршрутку сильно трясло, особенно сзади. Голова немедленно вспотела, пот катился по лицу, я снял шапку и вытянул руку вверх, зажатый между людьми. Второй рукой вцепился в свою сумку, которую держал у туловища. Если на улице был мороз, то здесь была настоящая сауна. Сам салон пропах бензином, а от людей, их курток и шуб исходило душное тепло. В глазах темнело, и я начал задыхаться. Дверь была в метре от меня, но я не мог пошевелиться, так сдавило со всех сторон. Вдруг какая-то женщина влепила мне пощечину.
– Откройте. Выпустите его. Парню плохо, – дала она несколько резких и громких команд.
Странные и слаженные усилия пассажиров (как говно из кишки) вытолкнули меня на улицу через заднюю дверь. Только шапка осталась в маршрутке. Я почти ничего не видел перед собой, кроме смутных контуров остановки. Мне хватило сил дойти до лавочки, резким движением я забрался на нее, положил сумку под голову и потерял сознание. Какая хорошая шапка была, синяя, полосатая, купил ее в магазине «Сток» всего за тридцать шесть рублей, и ведь даже голова от нее не чесалась.
Раз в день мы созванивались с Сигитой, говорили всего по паре минут. Звонки тогда были слишком дорогие в роуминге, а я уже начал залезать на шею к папе, так что выяснить отношения особо не успевали. Например, она была трезвая и одна, и разговор получался хороший, теплый. Я соскучился – я тоже – все странно – приедешь – поговорим. А раз она явно была пьяна, и я услышал, что она курит (хотя мы договорились, что она бросила), и я сказал: зря ты куришь, зря ты пьешь, пока, не могу сейчас говорить, – и быстро повесил трубку. Я писал роман, здесь, в отцовском доме, на отцовском компьютере, он хорошо продвигался. Бывало, по два-три часа по утрам чеканил почти без перерывов, а потом выпадал из текста, смотрел на комнату, в которой нахожусь, и становилось невыносимо. Писал я такой же, как и эта книга, отчет о своей жизни, и это, конечно, ладно, это терапия, но зачем-то заменил там несколько унылых подробностей такими же, но чуть-чуть другими унылыми подробностями, добавил какой-то тусклой выдумки, и не мог написать иначе. Если твоя книга не очень интересная, так сделай ее хотя бы честной – это правило не удалось не нарушить. Но и дописать надо было.
Как я мог ворваться на книжный рынок с этим текстом, было непонятно. Надеялся, что благодаря этому роману всем станет ясно, что я мощный писатель, а мою историю может примерить на себя каждый. Представление о книгоиздании у меня было размытое.
Вечерами встречался с друзьями.
Пошел гулять с поэтом Игорем Кузнецбергом. Он повел меня в гости к своей девушке, совсем молодой Алисе. Пока я пил чай, они выпили по паре рюмок водки, и Алиса спросила:
– А че Женя такой грустный?
– Че надо, то и грустный. Видишь, трезвый какой.
– С девушкой, – ответил я, – похоже, расстаюсь.
Вот так впервые произнес это, но не ожидал, что наш роман будет заканчиваться и заканчиваться еще много месяцев. Игорь и Алиса выпили еще и как-то странно оживились. Игорь, как из пистолета, выстрелил в Алису из пальца и сказал:
– Повели его к Наташке.
– А она пьет? – спросил я вместо того чтобы спросить, зачем меня к ней ведут.
– Она тоже не пьет! – обрадовалась Алиса.
Мы пошли пешком в странную общагу, где у этой Наташи была своя комната. Обе они (она и Алиса) были студентками какого-то местного ПТУ, но общага была не от учебного заведения, а какая-то блатная. Там жили и взрослые люди с семьями, и вообще комнаты были немаленькие, хорошие. Только туалеты общие.
