Русуданиани - [190]

Расстались они с плачем. Придон вернулся на свой престол, а они отправились в свое царство. Русудан несколько лет провела рядом с сыном, окруженная почетом и величием. Молила она создателя упрочить его царствование, но сердце ее было опалено двумя тяжкими недугами.

Как исполнились дни ее, вновь занемогла Русудан, одолела ее смертельная болезнь. Почуяв кончину, призвала она к себе своего желанного сына, помянула братьев и родителей своих, попросила об отпущении грехов и вскричала горько, проливая слезы: «Прощайте, родители мои! Прости, матушка, прости, отец! Прощайте, родные! Не поминайте меня лихом, воспитатели мои и воспитанники, добрые домочадцы, служанки и слуги! Прощайте навек, прощайте, братья мои возлюбленные! Где вы теперь, где ваши заветы и мудрые наставления? Разве принесли мне пользу ваши тогдашние старания? Где деяния родителей моих и молитвы служителей божьих? Ныне ничто не поможет мне, призывает господь мою душу, и не вижу я ни одного из заступников моих, чтобы вымолил он мне царствие небесное».

С этими словами испустила Русудан праведный дух.

Здесь смерть Русудан и горе ее родных

Поднялись тут стенания и плач. Били себя по голове Придон и его братья, горько оплакивая разлуку с матерью. Как увидели слуги и служанки, что пожелтело сияющее чело Русудан и закрылись ее светлые очи, принялись бить себя по голове и горько причитать: «Горе нам, царица наша, добрая и прекрасная! Кто в силах сообщить отцу о твоей смерти, кто в силах взирать на горе родителей и братьев твоих! Но не будем о них вспоминать, оплачем самих себя, ибо не служить нам тебе больше! И не только о себе печалимся, обо всех вдовах и сиротах, обо всех бедных и недужных. Горе нам, царица наша Русудан! Кто теперь утешит скитальца, кто приготовит трапезу для нищих, кто присмотрит за калеками, кто добудет лекарства для недужных, кто позаботится о церкви, кто омоет ноги странникам, кто будет бдеть в молитвах! О горе нам, наша прекрасная царица, желанная взорам, погасло твое сияние, пред нами погасла наша свеча!»

В один голос громко причитали придворные: «Горе нам, царица наша! Иссякла наша радость, сгинуло сокровище, похищено у нас наше утешение, пропало веселье. О-о горе нам, государыня-царица! Кто теперь оденет нагих, добродетельница наша? Кто раздаст одежды сиротам, кто оделит монастыри, кто в силах перечислить твои добрые деяния? Кто способен передать твоим родителям горькую весть, кто может глядеть на слезы твоей матери, слушать рыдания твоих братьев! Чей слух выдержит плач и стоны нищих и убогих, утерявших свою покровительницу? Чей взор вынесет льющиеся потоком слезы твоего сына!»

Так плакали и причитали и еще более горькие и жалобные слова говорили все — знатные и простые, старые и молодые. После приготовили вельможи — босые, с непокрытыми головами, в оборванной одежде — царскую усыпальницу, украсили ее, как подобало, и понесли туда Русудан. Впереди шел Придон с братьями и знатными вельможами, он бил себя по лицу, и по голове, обагряясь кровью, рвал на себе бороду, а за ним шли женщины, царапая щеки, бия себя в грудь, распустив свои волосы. Шли они с плачем и причитаниями.

Подошли они к царской усыпальнице, предали черной, губящей всякую красу земле нежное, благоуханное тело Русудан и свершили надлежащий обряд; щедро одарили бедняков, пожертвовали в память царицы многие села и сады. Всякий день посещали ее усыпальницу. Придон, обливаясь кровавыми слезами, совершил погребение любимой своей матушки по обычаю царскому и, о душе ее позаботившись, призвал писца и велел написать письмо отцу и матери Русудан о том, что сияющее солнце — их дочь покинула их и была предана черной земле.

Здесь уведомительное письмо Придона деду

«Эх, жаждущий доброй вести от нас, вместо нее доложу тебе словами ужасными о делах, ввергающих в трепет! Не в силах мой язык высказать всего, страдания не дают мне вздохнуть, пламя печали смертельно ранит мое сердце, и палящий огонь сжигает мои внутренности. Обрушилась на нас кара, которой не избежать, — безвременная смерть. Где увидишь ныне глаза без слез, лицо не пожелтевшее, трапезу без печали, блаженство не омраченное?! Где, в какой стране не горюют, в каких краях не стенают?!

Теперь доложу вам, о чем послание мое, о чьей кончине сообщаю вам. Ой, прародители мои, не знавшие до моего рождения недостатка в веселье, не ведавшие горя, а после моего появления на свет исполненные печали, лишенные радости, а ныне, в пору дряхлости и немощи, навечно ввергнутые в печаль сим письмом. О горе милостивой родительнице моей и вашей дочери, царице, нрава безущербного, взращенной с младенческих лет в холе и неге! […] Горе мне, видевшему своими глазами, как душа ее, верующая в Христа, отлетела от тела, как спутались ее густые волосы, умащенные мускусом, уложенные пышными локонами, поблекли и обратились в прах ее серебряные ланиты, померкло ее чело, сверкающее, подобно мраморной плите, дуги ее густых бровей нахмурились, ресницы ее, подобные стрелам эбеновым, обрушили долу кровлю затеняющую, очи блестящие, ясновидящие угасли, озера бурные, чернильные свое мерцание притушили, и негры