Русское видео - [20]

— Вот, взгляните. Смотри-ка, даже чек сохранился — все честь по чести. Азиз буквально влюбился в инструмент. В первый день в гостинице буквально терроризировал весь этаж. В «Метро» на банкет я его не брал, зачем — свои собрались. А Азизу его инструмент дороже шумных сборищ. Но, по-моему, соседям его музицирование пришлось не по вкусу. Жаловаться не жаловались, но дали понять. Наш командированный, как известно, превыше всего ценит покой. А когда я вернулся, Азиз уже и задремал. Правда, проснулся, тут-то я и получил от него выговор. Ну, я, признаться, и сам виноват — приналег на пиво. С моей одной почкой это, сами понимаете…

— Да, здоровье стоит беречь. А в котором часу вы вчера прилетели в Днепропетровск?

— Строго по расписанию — в тринадцать ноль-ноль.

— Не было никаких незванных гостей?

— Видите ли, это физически невозможно. Ко мне без предварительной договоренности никто не приходит. Звонок отключен, а двери тамбура запираются. Соседи — чрезвычайно пожилые люди, на стук в наружную дверь не откликаются. Это вам повезло, мы ждали, что приедет человек из типографии, вот и открыли внутреннюю дверь. Стучат — а это вы.

— А вчера, когда прилетели, дверь тоже оставалась открытой?

— Куда там. Не до того. Я буквально помирал. Задраили все щели, Азиз отпаивал меня травами…

— Значит, никто к вам не приходил, и вы оба никуда не отлучались?

— Помилуйте, куда же я мог отлучиться! Жар под сорок. Да и Азиз не мог оставить меня в таком состоянии.

На лбу Глуздова выступили крупные капли пота, Азиз подал больному таблетку, стакан с водой. Взглянул на майора и удрученно прикрыл глаза — по его мнению, допрос затянулся. Стронин заметил, что в их отношениях не ощущалось той преграды, которая всегда разделяет подчиненного и начальника. Скорее — просто приятели, у которых общие интересы или работа. Помедлив, майор пошел напрямик:

— Скажите, Валерий Евгеньевич, каковы ваши отношения с Грибановым? Личные и деловые.

— Личных — никаких. Обычные деловые. Так сказать, производственные. Он давал мне для обработки и редактирования, ну, скажем, некий плод своего творчества. При некоторых усилиях его можно было и напечатать. У нас слово «зона», если уж появляется в тексте, до сих пор гарантирует читательский интерес. В сущности, такие творения проще не дорабатывать, а сразу писать наново. Я от Грибанова не скрывал, что подобных рукописей в потрфеле любого издательства больше, чем достаточно, и вряд ли стоит тратить столько сил, чтобы возникла еще одна. Он, разумеется, огорчился, стал просить совета. Но что я могу? Единственное, чем мог помочь — не стал брать за работу денег. Тут, конечно, и моя дружба со Львом Аркадьевичем сыграла роль, да и сама проблематичность издания. Ну, а пробился бы в печать, в чем я, признаться, и сегодня сомневаюсь, заплатил бы, был у нас уговор. Я месяц угробил на эту повестушку, написанную на уровне бытовой графомании, а затем Андрей рукопись забрал — показать кому-то из, как он выразился, «специалистов», и пропал. Ему все чудились какие-то промахи, проговорки в тексте. Тайны, что ли, какие-то уголовные? Ну, о деньгах я не беспокоюсь: Лев Аркадьевич поручился за племянника… Да и вообще — грешно как-то об этом… А сколько нервов такая работа стоит! День и ночь за машинкой. Вот, видно, сорвался, тут меня и прихватило. Всегда так — чуть перегрузка, и сейчас же все болячки наружу. Тут еще и с моей книгой сроки поджимают. Если разобраться, то и за работу эту я взялся не из-за денег. Этого добра мне хватит. Тут главное — прикосновение к новому, творчество и сотворчество.

— Не бережет себя Валерий Евгеньевич, — внезапно вмешался Валиев. — Разве это работа — неделями на одном кофе? Жизнь-то одна!

Вспышка его была искренней, на патрона своего он смотрел с почти молитвенным восторгом. И этот уют, тепло в квартире, порядок и аккуратность, за которыми как будто стояла мягкая женская рука…

Что ж, счастье выглядит по-разному…

Решение задержать Квициани лейтенант принял свой страх и риск. Именно за эту решительность, отсутствие колебаний и цепкость начальство ценило Сидорова, но не спешило продвигать по службе. Впрочем, все понимали, что столь хваткий исполнитель своего не упустит. Машину он водил виртуозно, как и все, что приходилось делать руками. Баловали вниманием Сидорова и дамы. На то у них был свой резон. Особую благосклонность к ясноглазому круглолицему лейтенанту проявляли увядающие супруги начальства. Ну, что ж, иные карьеры так и строились…

Как ни финтил многоопытный Квициани, ему так и не удалось отделаться от «хвоста». Ох, как не хотелось ему привозить за собой слежку в этот домик на окраине! Однако раз на раз не приходится. Как ни вертелся он в машине, заглядывая во все зеркала, ничего подозрительного обнаружить ему не удалось. Подъехав к неприветливому строению в конце тупика, вышел, даже не заперев дверцы. А в этом районе не то, что в сумерки, — днем нужно на последнюю развалюху амбарный замок вешать. Не говоря уже о новых «жигулях». Есть, значит, у этого дома некое «защитное поле». Никто не сунется.

Дом, тускло мерцавший единственным окошком, продержал гостя считанные минуты. В машину он садился, обремененный небольшой, но поразительно тяжелой сумкой. Сидорову этого хватило, чтобы моментально принять решение. Не может быть, чтобы не вместила эдакая сумочка достаточно улик для ареста! Это решение подкреплялось и тем, что в машине, помимо лейтенанта, находились двое крепких, красношеих патрульных.