Русское в еврейском и еврейское в русском - [2]

Попробуйте только представить себе кадетов без Гессена[3] и Винавера[4], большевиков без Троцкого[5], плехановцев без Дейча[6] и Аксельрода [7], меньшевиков без Мартова[8], Абрамовича[9] и Дана[10], эсеров без Григория Гершуни[11] и Михаила Гоца[12]!

Вы можете здесь, в Нью-Йорке, познакомиться с «союзом русских евреев», по своему происхождению и сердцевине тесно связанным с прежним парижским «обществом русско-еврейской интеллигенции».

Присмотритесь к нему, вдумайтесь в его коллективную психологию. Вы не найдете в нем ни тени сомнения, что и наименование союза, и особая сила его сцепления — не случайны.

Трудно себе представить, чтобы такой же необходимостью и естественностью образовались такие же союзы или общества французско-еврейской, немецко-еврейской, польско-еврейской интеллигенции.

Да они и не образовались, об их образовании никто и не помышляет. Почему? Разве отдельные евреи-интеллигенты самой высокой квалификации не вростали и в другие великие мировые культуры, не исключая германской?

Достаточно вам вспомнить такие имена, как Гейне[13] и Берне[14] в прошлом, как Эйнштейн — в настоящем. Но нет, или, если угодно, «ТО, ДА НЕ ТО». Вглядитесь в самое глубочайшее существо взаимоотношений Гейне и Берне с современной им Германией. Если хотите, их можно даже назвать немецкими патриотами: они болеют всеми болями германского народа, они хотят быть, говоря словами самого Гейне, быть барабанщиками его армии прогресса. И все же, вся их любовь — какая-то особая, надрывная, трагическая, — говоря словами русского поэта, «ненавидящая любовь».

А Эйнштейн? В германском мире он стоял одинокой горной вершиной духа, холодно-снежным Монбланом. В других странах мыслящий еврей постольку прилеплялся к чужим культурам, насколько отлеплялся, отодвигался и от еврейства, и от национальной стихии вообще, денационализируясь и космополитизируясь. «Zur Judenfrage» Карла Маркса — бессмертная иллюстрация этого. В России же более, чем где бы то ни было и чаще, чем где бы то ни было, еврейский интеллект приникал к родникам русской культуры, не только в ущерб своему еврейскому естеству, но даже наоборот: чем более им проникаясь и его углубляя, тем интимнее сроднялся с культурою русской.

Самое национальное по замыслу из еврейских движений, сионизм, в своем Палестинском воплощении — дело рук более всего русских пионеров, русских халуцим; недаром во время споров о языке рабочей Палестины один из крупнейших палестинских сионистов, Усышкин[15], выдвинул было даже странно, как абсурдно звучащую дилемму: «иврит о русит»[16].

Недоумение здесь законно: сионизм есть безоглядно-смелая попытка возврата к историческим первоисточникам еврейской жизни; это — временный уход еврейства как бы целиком в самого себя; а в этом смысле, казалось бы, все заимствования равно «наносны»; все не только языковые, но и всякие иные — идейные, культурные, морально-психологические «руситы», не менее, чем такие же «германиты». В чем же дело? Вглядимся пристальнее.

Идиш — это еврейское противоядие франкфуртского «германита» трехсотлетней давности — язык существенно городской и местечковый.

А сионизм — это своего рода еврейское народничество, еврейская тяга к природе; тяга к «поэзии земледельческого труда» чуть не по Глебу Успенскому, тяга к деревенско-трудовому опрощению чуть ли не по Толстому, только с напряженно-страстным, захлебывающимся упоением Достоевского вдобавок. Читатель понимает, что не споры между сионистами и противниками их меня сейчас занимают; я рассматриваю на тех, как мог бы рассматривать на других, лишь отсветы «русского на еврейском и еврейского на русском». В их многочисленности и глубине — я вижу факт, значительность которого до сих пор недостаточно взвешена, а социально-историческое происхождение — почти не продуманно. Пробел этот должен быть заполнен, и, конечно, будет заполнен.

И я снова ставлю коренной в этом смысле вопрос: верно или неверно, что, приникая к глубочайшим истокам русской духовной культуры, еврей делает это не за счет, не в ущерб собственному своему глубочайшему историческому «я», а наоборот — в своеобразном созвучии с ним? Мне думается, что положительный ответ напрашивается сам собою.

А иллюстраций к нему — хоть отбавляй.

Начнем с не очень крупной, но интимной. В репертуаре еврейского театра есть одна, всем, вероятно, памятная вещь: «Дюбук». Автор ее — бывший мне большим другом русский еврей С. Анский (Раппопорт)[17]. Он описал оригинальную траекторию личного развития.

Ученик Глеба Успенского в беллетристике, многолетний личный секретарь П.Л. Лаврова[18], типичный русский народник старого образца, свое еврейство он осознал и почувствовал гораздо позднее своей принадлежности к русской культуре; во имя последней он даже отрицал в спорах со мною еврейский язык — идиш и иврит одинаково, даже к еврейскому фольклору, давшему ему сюжет для его великолепного «Дюбука», пришел он не прямо, а косвенно — через первоначальное увлечение фольклором русским, мужицким. Он складывался на моих глазах при помощи самой русской из всех идеологий русского социализма, эсеровской, и складывался как двуединая русско-еврейская духовная индивидуальность.