Русское счастье - [33]

Мотька вспоминала маму, когда ей становилось совсем плохо. Но прошлое проносилось быстро прокрученным кино сплошь в сером изображении.

«У нее есть родственники, но нет близких людей. Ни моральной, ни физической защиты у нее нет», – удрученно всматривалась Мотька в небо, но и там не определялось выхода из сложившегося лабиринта.

Основная ее беда в том, что она не смогла, постигая мир, учиться на ошибках окружения – все известные правила открывались заново. Через десять лет самостоятельного существования она озвучила самой себе новую, а для всех – заезженную истину: «В жизни каждой русской женщины правит балом всемогущая фурия по имени Судьба».

Мотька слушала дятла – его усердия доносились со старой груши, все еще живой, но высыхающей с каждым годом все больше. Она подумала: о чем бы она пожалела больше всего, уехав отсюда, и едва не заплакала… Наверное, о бабе Поле, о других стариках, которые останутся без попечения и еще пожалела бы о старом умирающем саде.

Часть 7 Ожидание

И снегу – срок, и таянью – пора.

Отчаянью и чаянью пора.

Глава 1

Ветреные холодные рассветы с каждым очередным днем все больше волновали засыпающий сад, разгоняя залегшую с ночи туманную мглу. К полудню наметившаяся борьба сезонов затихала в пользу излучающей тепло земли. Ветер постепенно сникал, мгла осветлялась до малейшей летучей паутинки, и сад замирал, как замирает старик в теплом солнечном закутке у своего дома, теша себя надеждой на затяжную остановку мимолетного блаженства. Отжившие, но еще цепкие на коротышках-черенках, сизые листья персиков величаво обвисли, оголяя солнцу набирающие краску запоздалые плоды. Немало испытаний приходится претерпевать плоду, прежде чем он, сочный и желанный, тронутый румянцем солнца, окажется у вас в руках. Содержательный аромат вернет вас опять в то обильное и бурное прошлое, с небольшой разницей в естестве, оставляя не пустой сумбур мыслей, а нечто показательно противоречивое.

Мотька теперь работала в городе. До получения другого жилья ей позволили находиться здесь – новая медсестра, вчерашняя выпускница медучилища, на это жилье не претендовала. И Мотька счастлива была таким развитием событий: резкая смена обстановки для нее проходила болезненно.

Она общалась с деревьями не от одиночества или отсутствия перспективы, так сформировался ее внутренний мир. Доверие ее к людям сильно пошатнулось. «Если зло и не преобладает, – решила она, – то находится в зависимом положении под добром». Может быть, оно родилось в отголосок неоднократно слышанному от бабушек: «Миром правит Сатана».

Подобно поздно созревшему плоду, ее красота улыбнулась окружению самобытным румянцем, пытаясь найти среди снующей массы озадаченной толпы посыл на не заскорузнувшее безнадегой ожидание.

Изо дня в день Мотька углублялась в одну и ту же узкую улочку, ведущую коротко к остановке автобуса, чтобы вернуться к родному саду, к нависающему над ним лесу, заполняя вакуум позитива сладкими мыслями своего богатого воображения. Если вы попытаетесь окликнуть ее в это время, она не скоро вернется оттуда к заплеванному жвачкой асфальту. И никакая сила не заставит ее в этот миг жить здесь, среди бессмысленной суеты, шума техники, циничных оценивающих взглядов, оскудевших душой провинциалов, возомнивших из себя великих знатоков современности.

Каждый день, купаясь в среде придумывающих трудности и развлечения людей, убивающих бездарно годы, она не находила ни сучка ни задоринки в иной перспективе жизни в этом растленном юге. Она хотела куда-нибудь туда, на край земли, где ощутимее, где так не растеряны человеческие ценности.

В переполненном всегда автобусе толкался озадаченный добычей хлеба насущного рабочий люд. Много стариков, вынужденных тянуть лямку непосильной работы, уставших от нескончаемой колготни (слово мамы), вяло поругивающих власть за несправедливо низкие пенсии, истощающей за телом душу, беспросветную скудность жизни. Кто нашел нишу в легкой работе, полный энергии шарил глазами в поиске разнообразия. Строители и рыночные торговцы, легко узнаваемые Мотькой, рады были лишь одному – выхватить освободившееся местечко, да забыться рассеянным взглядом, находясь здесь, а в глубине себя – усмиряя ноги и спину, саднящие тупой выматывающей болью.

В атмосфере пикового рейса Мотька отличалась изысканностью одеяния – в ней проявлялось все, что осталось от былого понятия «выйти в свет». Она заряжала себя энергией новизны каждое утро, не противясь генетической женской слабости, хотя многое женское ей претило. Ритуал наряда сдерживал наползающий мрак, подпитывая искусственной энергией ждущее перемен сердце.

Автобус терял содержимое с каждой остановкой в растянувшихся по автостраде поселках. Сопутствующая речушка резко «провалилась» под мост, покатившись под прямым углом в сторону, а дорога полезла в гору языками крутых поворотов. Открылась панорама на глубокое отвесное ущелье, на крутые непроходимые склоны гор за ним. Эти склоны обозревали в том же виде гордые абреки. Густо поросшие смешанным лесом горы, оголяясь границей-седловиной, ограничивали ласкающий воображение бескрайний простор. Мотька во всех необычных творениях природы искала непременно чуда. Сколько отчаяния и следующего за ним уныния отпечатывалось на ее открытом лице, когда туманная мгла или дождевые облака наползали на склоны, скрывая обзор.