Русское масонство в царствование Екатерины II - [56]

Покрыты мраком, развлеченны,

О чувства! миром ослепленны,

Сберитесь купно внутрь меня,

Мне нужно ныне знать себя.

3. Карнеев в одной из своих речей приводит слова Евангелия от Матвея: «Егда молишися, вниди в клеть твою», и толкует их так: «Вшествие в клеть или кабинет свой не что другое есть, как возвращение внутрь сердца нашего, возвращение разума, воли и чувства… Таковым возвращением во внутрь себя и не уступным на сей страже стоянием, стяжали мы способность привлечь духа истины, подражая вопиющему пророку отверзох уста моя и привлекох дух».

Сосредоточиваясь внутрь себя, истинный мудрец-розенкрейцер приближается к заветной своей цели — общению души своей с Божеством; общение это — «молитва» — тогда только истинно, когда душа достигла высшего спокойствия. Тогда спокойна и молитва. «Ревностное же моление наше есть по большей части самолюбивое, натурою движимое. Молиться должно с некоторым как бы хладнокровием, видя, что Бог непрестанно творит то, что угодно Ему. Было и со мною, что и я сильно кричал, просил и вопиял; но после увидел, что сему не так быть надлежало; натура обманчива» (Краевич).

При такой молитве исчезает все тленное, весь «внешний человек»; открывается — «внутренний человек» — бьет источник мистического познания в сердце. «Итак старайся быть собственным Бёмом: ибо каждый истинный брат должен быть таков. Без сего же будешь смотреть в чужие очки, и не будешь иметь живого света…» (Краевич)

5. «Внешняя натура»

Сосредоточие внутрь себя не было последним достижением мистического масонства. «Внутренний человек», выявляющийся в результате работы каменщиков над собою, мог уже вторично оказать существеннейшее влияние на всю внешнюю натуру. Человек есть малый мир («микрокосм»), в котором, как солнце в малой капле вод, отражается вся жизнь большого мира. «Человек, в рассуждении телесной его части, не токмо взят от единой сей земли; но купно и извлечение ее свойств и всех сил ее (экстракт) есть в нем», — учило «Пастырское послание».

Из мира целого Всевышним сокращенный,

Он сам во существе мир малый, совершенный;

Из тварей всех извлек чистейшее Господь

И вдунул дух живой в его небесну плоть;

Он точка средняя, он сердце всей природы

В нем воздух и земля, в нем твари, огнь и воды[240]

Все «стихии» человеческой души соответствуют стихиям внешней натуры. «Вера, надежда и любовь, возлюбленные братья, — говорил, например, З.Я. Карнеев, — суть три начала, составляющие внутреннюю духовную жизнь человека так, как соль, меркурий и сера суть начала, составляющие вещественную жизнь всех физических существ». Благодаря такому соответствию мир и человек, временное и вечное, крепко связаны между собою. «Временность есть земля, — писал Кутузов Плещеевой, — человек — деятель, деяния — семена, а будущее — плоды. Я нахожу тесную связь между временностью и вечностью и думаю, что цепь Всецелого неразрывна».

Следствия из этой всеобщей неразрывной цепи Всецелого — огромны. Если человек микрокосм, это значит не только то, что его физические качества суть зачатки элементов вселенной; все духовные его качества — отражения тех же элементов; все это — символы, которые надо раскрыть.

И если обладать познанием основного символа, который все бы раскрывал в мире и человеке, — это значит получить необъятную власть над людьми и вселенной.

«Что происходит в микрокосме, то же самое творится и в макрокосме»[241]. Все сосредоточивая внутрь себя и познавая таким образом свою сущность, человек познает сущность всей натуры. Познавая же натуру, он познает и себя. Это две стороны одного процесса.

И если все внешнее нужно понимать, как иероглиф внутреннего, то ведь и обратно: внутреннее есть лишь символ внешнего, малый мир — символ большого; из познания внутреннего вытекает познание внешнего — от человека к Богу.

Отрешение от своей личности, сосредоточение внутрь — первая ступень; отсюда достигается вторая: человек исходит из себя и сливается с Божеством.

Чем больше смертный сам исходишь из себя,

Тем должен больше Бог вливаться сам в тебя[242].

«Натуральное познание» основных стихий, движущих миром и человеком, дает алхимия. Здесь и скрыта тайна ее обаяния.

«О, мой друг! — с увлечением писал Кутузов Трубецкому. — Натура богата, сколь великие сокровища в ней, и как сему быть иначе? Творец ее всемогущ».

Большое количество алхимических книг, вышедших из новиковских типографий — тайной и обозначавшейся именем Лопухина, — показывает, что многие члены московского розенкрейцерского кружка проникнуты были теми же чувствами, что и Кутузов.

Шрёдер, однако, жаловался в Берлин Вёльнеру, что москвичи любят теософию и мистические книги, но от химии их воротит. Эти слова относятся, вероятно, к «пиетистической» группе московских розенкрейцеров: Лопухину, Краевичу, Репнину.

Но даже эти пиетисты, остерегаясь, быть может, начинать какие-нибудь практические работы по алхимии, вполне признавали важное значение ее в теории: недаром они были все надзирателями «теоретического градуса». С другой стороны, они были поклонниками «Пастырского послания», проповедь которого основана была на алхимическом познании мира и его развития.