Русско-турецкая война. Русский и болгарский взгляд, 1877–1878 гг. - [19]

Наши парни запричитали:

— Эх, ах, отцы, пропадем!

Мы громко посоветовали им спасаться бегством, а не причитать. Мы все помчались и сумели выбраться выше, на Кочериново. Бесчисленные пули пролетали у наших голов, но, к счастью, никого не задевая. В то же время все село Кочериново отправилось в бега — кто что мог нести, то и схватил, какой скот нашел, тот и подгонял.

Около пяти часов вечера по европейскому времени мы отправили бая Иванчо Стефанова в Рилу организовать стражу, которая помешает турецкому сброду войти в село, а мы же вдвоем и стобский учитель отправились бегом в Дупницу и решили по одному пойти к русскому майору Орлинскому, и каждый из нас ему скажет одни и те же слова: как турки и черкесы напали на село Стоб и его разграбили, как перекололи жен и детей, пленили молодых девушек и девочек, как готовятся разорить села Паромино, Рилу, Кочериново и другие.

Часть этих сообщений была правдой, а часть — выдумана нами, чтобы вызвать более быстрые распоряжения. Явившись, я рассказал все вышеперечисленное майору, он с вниманием меня выслушал и пометил у себя. Пока я пил чай, на коне примчался учитель Петр, упал на колени и с притворным плачем сказал:

— Молю, Ваше превосходительство, избавьте нас от этих агарян[192]! — и рассказал ему то же самое.

После него и стобский учитель рассказал то же самое, и, пока он рассказывал, майор дал письмо с нашими сообщениями казаку и приказал ему еще рано утром привезти ответ из Софии.

Утром мы пришли к майору, и он нам сказал, что войска скоро прибудут. Мы радостные отправились в Рилу, и как только дошли до Кочериново, кавалерия и артиллерия нас настигла в лугах Кочериново. Наши ребята оживились и стали гнать турок. Около полудня прибыла и пехота. Майор Орлинский разделил пехоту на два отряда: одна половина потянулась слева, другая — справа от джумайского шоссе по оврагам, а кавалерия пошла по шоссе — погнала коней к туркам, дала залп и отошла обратно, пока ее не окружила пехота.

Турки подвезли более двухсот телег для добычи, и только груженые телеги с добычей встретились с пустыми, солдаты (пехотинцы) грянули с обеих сторон, и кавалерия пустилась по шоссе вместе с нашими ребятами. Завязалась общая перестрелка. Мы несколько раз просили Орлинского выстрелить из пушки, но он каждый раз отвечал, что это невозможно — существует перемирие и сам государь-император его подписал.

— Ваше высокоблагородие, турки думают, что бьются с переодетыми в русскую форму болгарами, потому и не бегут, но как только они услышат пушечный выстрел, то все побегут.

В это время прибыл один казак с седлом и уздечкой за спиной и сообщил, что ему зарубили коня, другой — раненный в ногу. Тогда майор приказал бросить только одну гранату, а труба заиграла усиленный бой. Турки сразу бросили телеги и ударились в бега. Русские солдаты полетели следом за ними, а наши парни повели украденных буйволов, волов, коров, и селяне и селянки пришли забрать каждый свой скот и вещи.

Граната упала посреди города в реку. Турки собрались, чтобы посмотреть, русская ли армия пришла, и, убедившись, что русская, стали бежать. Но еще ранее мы отправили джумайских селян, бывших с нами, пойти и собрать окольных селян, у кого есть ружья, и занять все Кресненское ущелье — с самого низа до самого верха. (Тут длина ущелья около четырех часов пути. Дорога на Серес, Мелник, Петрич и Солунь высечена высоко в скалах справа от Струмы. От Струмы выше по дороге есть вершины высотой с полтора минарета, а слева так много неприступных скал, что один стрелок с ружьем мог положить двадцать человек.)

Джумайские селяне заняли ущелье. Ночью турки зашагали прочь, расположили телегу за телегой подобно какому-то поезду и, как только приблизились к выходу из ущелья, по ним открыли такую стрельбу, что испугались кони, буйволы и волы и даже внизу в Струме женщины, дети и т. д. Долгое время Струма несла человеческие и животные останки. Целое лето селяне сундуки, медные сосуды и что только еще не вытаскивали из Струмы.

Рано утром несколько солдат и наших парней пошли в Джумаю, чтобы увидеть, как обстоят дела. Последние скоро вернулись и сообщили нам, что, как только прознали про гранату, вся полиция, войска и все турки ударились в бега, запалив ночью и таможню. Тогда мы направились туда и на восходе солнца вошли в Джумаю. Несколько старых турок перед воротами на коленях и с непокрытыми головами нас встретили и поклонились. Все отправились в турецкую махалу[193] в поисках добычи. Я пошел к себе домой. Нашел деньги и часы своего деда под самшитом. Бочки с вином и ракией стояли полными. Я поднялся. Смотрю — все голо, открыл стенной шкаф — нашел церковные вещи нетронутыми.

Вскоре меня стали посещать мародеры и спрашивать, нет ли тут какого-то скрывшегося турка. Тут надо отметить, что турки сдержали свое слово и помогли нам, но мы, болгары, своего слова не сдержали, и много турок впоследствии стали жертвами — даже и те, кто старался как можно больше услужить. Из Софии прибыли софийский губернатор Алабин[194] и Марин Дринов, чтобы организовать различные советы.

Тоне Крайчов «Мы чаяли увидеть свободу и радость…»