Русский Жребий - [2]

Чего же ждать от антиэлиты российской? Да и не ждали бы, если бы не Крым! А ещё ведь раньше и осетин защитили от Грузии… Так неужто же своих, русских, и не защитят? Забыли, забыли мечтатели, что русских у нас не защищают уже без малого век (да и прежде-то не так чтобы…). Не учли, что крохотная периферийная Грузия, не имеющая никаких ресурсов, не могла стать причиной для всемирного гевалта, а определённый ритуальный «наезд» с избытком компенсировался взрывом народной любви, столь нужного на фоне проведения в жизнь вредительских законов и грядущих выборов. Не учли, что Крым — это иное территориальное положение, наша морская база, престиж и, наконец, большой «навар» в перспективе. А, впрочем, может, и Крым бы не взяли, когда бы ни скоротечность событий, не давшая просчитать потенциальные «убытки» и «доходы». А как просчитали бы, как снеслись бы с «Ротшильдами» (и те-то в этой горячке промедлили на все рычаги разом надавить), так и устранились?

А после в эйфории этой и сказалась та самая пресловутая Крымская Речь, послужившая детонатором для оккупированного русского Юго-Запада. А когда спохватились, что наговорили лишнего, уже и поздно было, заполыхало зарево, уверовали желавшие верить Долгожданному Слову и никаких намёков, идущих вразрез ему, уже не слышали, не видели. И сомневающихся клеймили, не допуская сомнений. И в заверти этой лишь немногие головы трезвы остались. Как тот Батюшка из бывших десантников, что наперекор политике своего церковного начальства благословлял ополченцев сражаться за Родину, а о Крымском Триумфаторе высказался, уравняв его, словно пророча, со свергнутым Киевским Вором: «Висеть бы им на одной верёвке, только на разных её концах…» Что ж, законная участь всех предателей, тем более, тех, чья измена оплачивается такой великой кровью…

То, что его предали, Город поймёт после двух месяцев бомбёжек, и тогда, умирающий, полуразрушенный, истекающий кровью, начнёт проклинать вслед за Киевским Потрошителем и его бандами столь прославляемого недавно Крымского Триумфатора, пообещавшего, обнадёжившего и бросившего на растерзание вандалам…

На этих кадрах этого ещё ничто не предвещает… Лица, лица, лица… Многие из них до боли знакомы — всё это соседи, друзья, знакомые… Кого-то из них уже нет в живых, кто-то пропал, другие бежали на «большую землю», третьи остались на родных руинах, а четвёртые продолжают битву. И среди них он — Олег Тарусевич. Эту любительскую запись своего погибшего друга Борьки Головатого он теперь всегда возит с собой, потому что в ней — вся его память, всё, что он любил и за что сражается…

На экране появились трое: стройная русоволосая красавица в светлом платье, скрюченная в инвалидном кресле девушка, в крохотной, слабой руке сжимающая маленький российский флаг, пожилая женщина в огромных очках и с длинной тростью. На этом капитан Тарусевич всегда выключал запись, не имея сил смотреть дальше, и ещё долго сидел в каком-то оцепенении, разговаривая со своей памятью, ища ненаходимые ответы на сжигавшие сердце вопросы.

Глава 1

На чёрной от копоти стене явственно различался отпечаток чьей-то ладони. Ладонь какое-то время держалась, а затем поползла, поползла вниз, и след оборвался вместе с чьей-то задохнувшейся в ядовитом дыму жизнью…

Когда осенью на майдане начала «скакать», Роберт не обратил на это ровным счётом никакого внимания. Начинающий юрист, только что закончивший институт, он был занят совсем другими проблемами. Да нешто всякий раз оборачиваться, когда на этом дебильном киевском танцполе очередная дискотека развернётся? Сколько их уже за последние годы было! «Геть» да «геть»! Да не быдло мы, да не козлы. Насчёт быдла и козлов можно, конечно, дебатировать, а, вот, что бездельники стопудовые — факт. Ибо только бездельник может позволить себе роскошь месяцами скакать в центре любимой столицы, питаясь халявными печенюшками. Впрочем, самые большие мастера по части скакания — это именно козлы, так что зря открестились от родства.

В феврале месяце казавшиеся ритуальными «скачки» вдруг обернулись кровью и беспределом. Будучи человеком дотошным и натасканным на поиск фактов, Роберт внимательно разбирал, что же всё-таки происходило в сатанеющей столице. А происходило нечто похабное и жуткое.

Сперва сукин сын Янок не изволил дать оружия парням из «Беркута». У Роберта в «Беркуте» приятель хороший был, Пашка, приезжал потом, уже уволясь, рассказывал, трясясь от негодования, как кинули их с дубинками — считай безоружных — против молодчиков с «коктейлями Молотова», битами и прочим добром, как те заживо жгли их, а им и ответить было нечем. Даже водомётов не дали — как же! Це ж дети, помэрзнут на февральской холодрыге!

Оружие лишь в последний день применять дозволили — да поздно! Уже и те оружием бряцали! И, презрев договорённости с властью, пошли толпой бить небольшой митинг «регионалов» (старичков и старух так отходили битами, что добро б всем выжить), а затем — палить офис правящей партии. Нет, само собой, большей части этой партии, начиная с Янока, место на нарах — в этом правовед Роберт был убеждён. Но прийти, забить до смерти вышедшего из офиса клерка, а затем спалить здание с ещё двумя сотрудниками, находящимися внутри… Даже и не верилось. Но Пашка настаивал, что было именно так.