Русский язык при Советах - [62]

Новые образцы марок для маршаллизированных стран. (Крокодил, 30 мая 1950).

Наряду с вышеприведенными словами – производными от имени генерала Маршалла, всегда имеющими презрительный оттенок, после войны появилось и слово «атомщик». Это слово в профессиональном диалекте обозначает специалиста по атомной энергии, но из-за исключительной засекреченности этой области в ССОР подобная семантика не может быть популярной. Однако, большевики стараются популяризовать слово «атомщик» в другом его значении, а именно как синоним американского военного, государственного деятеля и т. д., якобы проповедующего атомную войну с Советским Союзом, перенося, по сути, этот термин на всех своих политических врагов в США:

Пособники американских атомщиков разоблачены. (Правда, 28 мая 1950).

Глава о современной американской музыке в книге О. Феофанова «Буржуазная культура на службе империалистической реакции» (Москва, Госполитиздат, 1954) так и называется – «Музыка атомщиков».

*****

Если в предвоеннном периоде нами отмечалась тенденция очищения русского языка от «блатной» шелухи, что, конечно, не так определялось пуристскими наклонностями большевиков, как здоровым состоянием русского языка, постепенно освобождающегося от словесной накипи, то после войны наблюдается настоящий поход против всего западного, в том числе и слов иностранного происхождения. Здесь большевики смыкаются с наци, которые в свое время пытались заменить интернациональные слова специально изобретенными немецкими.

Но большевикам это удается с большим трудом из-за двух почти непреодолимых моментов: во-первых, русский язык, никогда не чуждавшийся полезных иностранных терминов и очень восприимчивый к варваризмам, быстро становившихся родными словами, очень уж сросся с массой слов иностранного происхождения, давно привившихся в языке, во-вторых, специфика большевизма, построенного на интернациональной политической терминологии, проникающей во все уголки советской жизни, никак не способствует перестройке языка всегда интернационально настроенных русских на какой-то архаический лад.

Не видя возможности искусственно русифицировать давно ставшие интернациональными научную и техническую терминологии, советы, пока что, обрушиваются на… кулинарное искусство:

Впредь запрещено пользоваться какими-либо иностранными названиями для блюд, продуктов и сладостей. Вместо «эклер», «наполеон» и других названий будут введены новые – советские. (Новое Русское Слово, 27 февраля 1949).

Кампанию по борьбе с «иностранщиной» в кулинарии развернула и советская пресса: в фельетоне «Эскалоп с гарниром» (Крокодил, № 11, 1949) Варвара Карбовская рассказывает, как она с мужем отправилась в столовую, где им подали «длинный перечень блюд, отпечатанный на машинке»:

– Слушай, а что такое потафе? – кротко спрашивает муж.

Мне приятно, я чувствую превосходство: я изучала иностранные языки, а он нет. Поясняю охотно:

– Видишь ли, тут не совсем правильно написано. Это по-французски. По – горшок, фе – огонь. Пот-о-фе – горшок в огне.

– Та-ак, – задумывается муж. – Что-то мне не хочется этого супа из горшка. Что еще? Суп консоме. А как это по-русски?

– Собственно, консоме – значит потреблять.

– Ага, значит суп ширпотреб?

Далее идет разбор и перевод, с резкими выпадами против Запада, названий различных блюд – беф бульи, беф бризе, эскалоп с томатным соусом, крем брюле и др. Даже общеизвестные «шницель» и «бифштекс» вызывают возмущение автора.

– Согласен с вами вполне, – вмешался в разговор сосед по столу. – Почему, например, кислое молоко в бутылках назвали ацидофилин, а печенье – крекер?…

Действительно: эскалоп, лангет, антрекот. Непонятно, неаппетитно, обидно,

– так заканчивает свой фельетон В. Карбовская.

Впрочем, акад. Терпигорев пошел еще дальше: осуждая употребление в русском языке иностранных слов и выражений, он предложил создать в химии, физике и биологии «советскую терминологию в социалистическом духе» (!).

Призыв академика-«патриота» был подхвачен многими научными работниками, и соответствующая директива была «спущена» во все издательства. Не имея возможности затронуть все отрасли научной литературы, позволим себе сослаться на один пример замены, хотя бы частичной, западных технических терминов отечественными словами.

Так, в предисловии к книге Я. М. Пиковского и др. «Эксплоатация дорожностроительных машин» (Дориздат, Москва, 1950) говорится:

«В соответствии с принятой Дориздатом терминологией, в данном учебном пособии вместо старых названий дорожностроительных машин использованы следующие: тракторный отвал (бульдозер), элеваторный плуг (грейдер-элеватор), струг и автоструг (грейдер и автогрейдер), тракторная лопата (скрепер), автораспределитель битума (автогудронатор), экскаватор автоковшевой (драглайн), экскаватор со створчатым (самосхватным) ковшом (грейфер)…».

Правда, в последнее время эта линия как бы выравнивается. В официальном курсе лекций Галкиной-Федорук по лексике находим не только признание существования в русском языке множества варваризмов: «Лингвистический анализ словарного состава русского литературного языка обнаруживает присутствие в нем весьма многочисленных групп чужих слов» (стр. 98-99), но и призыв к их сохранению: «…интернациональная лексика как терминологическая лексика, общая всем языкам, и должна быть неприкосновенной в каждом языке, как международный фонд общей научно-технической и общественно-политической терминологии» (стр. 118).