Русский вопрос и институт будущего - [4]

А то, что она зрима, явствует из таблицы 1.

Что говорилось и делалось до 3-4 октября

1. Яростные призывы множества парламентариев и лидеров политических движений к борьбе за власть Советов, за необходимость отстаивать Белый дом, не допускать разгона съезда и перевыборов. Вхождение в руководство созданного для этой борьбы Фронта национального спасения.

2. Все настойчивее предъявляемые в своих документах советско-социалистические ориентиры и политические установки вплоть до социалистического выбора и коммунистической перспективы.

3. Предельный психологический накал темы крова вости режима, оперирование астрономическими цифрами погибших, клятвы по части своей готовности расшибиться в лепешку, дабы отомстить "Борису Кровавому".

4. Критика социального неравенства, пира во время чумы, позорного расслоения общества на богатых и бедных.

Что делалось и говорилось сразу же после 3-4 октября

1. Мгновенное отмежевание от экстремизма наиболее непримиримых оппозиционеров после проигранного сражения. Участие в выборах Думы. Различные демонстрации лояльности.

2. Реальное содействие ликвидации Советской власти (единственно сохранившегося в стране остатка "социалистичности" и "советичности") через поддержку (участием в выборах!) новой, очевидно буржуазной конституции, через принятие (за счет факта участия в выборах) смены институтов именно Советской представительной власти на институты столь яростно критикуемого ранее буржуазного (причем очевидно не демократического) парламентаризма.

3. Отсутствие элементарной политической воли в проведении до конца вдумчивого, достаточно полного, последовательного и убедительного политического расследования происшедшего 3-4 октября.

Отсутствие каких-либо масштабных действий по моральной и социальной защите рядовых жертв кровавого Октября в сочетании с разрушительным прилюдным рекламным сентиментализмом по отношению к вождям и столь же разрушительным закулисным обсуждением их провокаторской роли.

4. Достаточно мягкий (весьма далекий от аскетичного) режим обеспечения самих себя как парламентариев, при полном безразличии к обеспечению ресурсами даже своих политических структур.

Случилось то, о чем так долго предупреждали опасавшиеся издержек стратегии гонки за лидером. Разорвав в эклектике оппозиционного постмодерна историческое время, смешав вся и все и начав играть по чужим правилам, оппозиция перешла от деструкции исторического времени к деструкции времени политического. Со всеми вытекающими последствиями.

3. От деструкции к мороку

Сами по себе приведенные в таблице 1 несоответствия еще не свидетельствуют о разрушении политического субъекта. Они лишь адресуют к неким моральным несоответствиям. Перед нами возникает проблема соотношения политики и морали вообще, а также проблема специфики подобного соотношения применительно к российской действительности. То, что в России моральный фактор играет более высокую роль в политике, нежели где-либо на земном шаре, видимо, не требует развернутых доказательств. Это вытекает из неразделенности, если хотите, спутанности всех основ человеческого существования, из взаимоувязанности всех форм деятельности в российском властном и духовном континууме, из сути, из ядра российской культуры, из самой идеи нераздельности идеала, в котором нет истины, добра и красоты как от дельных его частей, а есть лишь правда, в которой слиты все ипостаси, есть лишь единая субстанция с ее потоками, вихрями, разливами и переливами. Такова Россия, и я не берусь здесь оценивать издержки и приобретения, плюсы и минусы в том, что есть часть меня самого, я лишь фиксирую это особое качество. Поэтому нельзя здесь отмахнуться от морали и апеллировать к макиавеллизму, к чужому моральному духу того, что мы именуем большой политикой. Но и впадать в жанр моралите тоже не хотелось бы, ибо этот жанр в политике, действительно, весьма уязвим.

Большая политика, конечно, предполагает двусмысленные маневры, уловки, фигуры умолчания, риторические жесты и пр. Но она не только к ним не сводится, что достаточно очевидно, она вдобавок ими не обусловливается. Дух политики, ее сущность остаются по ту сторону столь хорошо усваиваемой нашей сегодняшней политической элитой игровой стихии. Поглощенность формами этой игры, прикованность к этим новомодным формам, сходная с избыточной увлеченностью атрибутами той, столь долго бывшей недоступной западной жизни, чревата крупными неприятностями. Беда даже не в цинизме, и автор достаточно самокритичен для того, чтобы не претендовать на роль очередного савонаролы. Беда в том, что теряется баланс между хорошо освоенными феноменами политики и абсолютно неощущаемыми ноуменами той же политики, между политически имманентным и трансцендентным, между явлением и сущностью, частью и целым, формой и содержанием. Ибо есть в западной политической культуре с ее игрой свои противоядия против этой игры, вырабатывавшиеся многими веками, как есть в восточной политике такие же противоядия против порождаемой ее закрытой элитной, коридорной, дворцовой культурой политической нирваны, застоя, консенсуса в непринятии решений. Попытка оторваться от Востока и неадекватно усвоить Запад в очередной раз приводит нас к плачевнейшим результатам. Для начала, "по минимуму", политика становится не желанно циничной, игровой, рационально бесстрастной, т.е. западной по существу, а просто вымороченной. Возникает то явление превращенной формы, которое всегда приковывало к себе мое внимание в силу скорее угадываемого, чем осознаваемого корня самой российской беды. Вымороченный и превращенный субъект прежде всего теряет то, к чему он так напряженно стремился: рациональность, логичность, целеподчиненный цинизм.