Русский ураган. Гибель маркёра Кутузова - [17]

— Сволочь же ты! — сказала она ему. — Это ты во всем виноват, что у меня жизнь не сложилась.

— Глядя на твои апартаменты, никак не констатируешь, что у тебя не сложилась жизнь, — ядовито заметил Выкрутасов.

— Дурак! — квакнула Тамара. — Что ты в этом понимаешь! Ведь я всю жизнь старалась ради твоего появления. Как ты мог тридцать лет дрючить меня ожиданием! Женщина — не вино, от старости не улучшает качеств. Ну что ты стоишь и смотришь на меня, бестолочь! Хватай и неси свою пионерочку!

И ему ничего не оставалось делать, как выполнять ее приказание. Внося Тамару вновь в спальню, бедный Дмитрий Емельянович подумал: «Придется забивать этот гол!»

Глава седьмая И ОТ БАБУШКИ УШЕЛ…

Футбол — самая существенная из несущественных вещей.

Франц Беккенбауэр

— Тебе вправду было хорошо со мной?

— Очень.

— В точности так же, как тридцать лет назад?

— Даже лучше.

— Верю. Конечно, я тогда дышала свежестью, а теперь нет, но зато с тех пор я очень многому научилась по этой части.

Свежестью Тамара Сергеевна и впрямь не дышала. Запахи из ее рта очень не вязались с роскошью квартиры. «У нее, должно быть, проблемы с желудком, — неприязненно думал Дмитрий Емельянович. — Странно, вроде бы хорошо питается…»

Он мучительно сознавал, что придется все-таки бежать из всей этой роскоши. Его настораживали перепады в настроении Тамары, пугали ее призывы расправиться с негодяем Василием. И очень не хотелось забивать вымученные голы, а потом врать, как ему было хорошо. Кроме того, он заметил лежащие на столике возле кровати очки. Должно быть, она близорука. Что, если, разглядев его как следует сквозь очки, она не увидит сходства с пионервожатым Минькой? Да и можно ли долго ломать комедию, будучи обладателем паспорта? Рано или поздно…

— Сколько времени, вожатушка? У тебя зрение хорошее? Циферблат различаешь?

Он посмотрел на настенные часы. Она и впрямь близорука.

— Десять.

— Где же эти козлы? — возмущенно фыркнула она.

— Какие козлы? — спросил Дмитрий Емельянович и тут только вспомнил про вчерашнюю авантюру.

— Вчера мне холодильник по ошибке привезли. Обещали все выяснить и сегодня в половине десятого за ним приехать.

— Холодильник? — изобразил Выкрутасов удивление.

— В прихожей видел огромную коробку?

— Видел. Но… Она ведь пустая.

— Как пустая?

— Я сам удивился — валяется на полу пустая коробка из-под импортного холодильника.

— То есть!.. — Тамара Сергеевна вскочила и, забыв даже накинуть халат, устремилась в прихожую. Дмитрий Емельянович успел лишний раз отметить несоответствие ее тела его идеалу женской красоты — слишком тощая, увядшая, на ногах синие прожилки, груди мятые. Излишне худых он столь же не любил, сколь и непомерно толстых.

В спальню она вернулась через некоторое время уже одетая в длинный шелковый халат синего цвета, расшитый белоснежными лилиями, будто стяг донаполеоновской Франции.

— Это мистика какая-то! — промолвила Тамара в ужасе. — И впрямь коробка пуста. Но главное — я мельком сунулась туда-сюда по квартире и все обнаружилось на своих местах. Ни деньги, ни драгоценности не исчезли. Картины тоже все на месте. Кроме одной. Представляешь, почему-то украли самую дешевую. Поддельного Рылова. Напротив него висело «Иззебренное кругово» Малевича, они его не тронули. Шизы какие-то!

— Та-а-ак… — Дмитрий Емельянович уселся в кровати по-турецки. — Может, этот Рылов не такой уж и поддельный?

— Не смеши меня! — фыркнула донаполеоновская Франция. — Я его нарочно повесила лицом к лицу с Малевичем. Посредственность против гения. Понимаешь?

— Туманно.

— Ну что тут непонятного! От картины Малевича исходит мощнейшая эманация трансцендентальной силы. Кругово иззебренное спиралевидно метеорирует в пространство вокруг себя. Оно безжалостно угнетает человеческую особь, пока еще слишком слабую для восприятия галактических вторжений.

— Точно! Угнетает! — воскликнул Выкрутасов.

— Поэтому необходимо было повесить напротив этого супрематического шедевра нечто банальное, непременно изображающее воду, море, морской прибой, какую-нибудь пошлятину типа Айвазовского. Я и нашла этого Рылова, чтобы Малевич ему постоянно прямо в рыло лупил.

— Когда мы тридцать лет тому назад стояли с тобой на берегу моря, оно не казалось нам банальным и пошлым, — оскорбленно произнес Выкрутасов. Здорово он вжился в роль бывшего пионервожатого! Это было еще и защитным ходом, поскольку на лице у Тамары появились наконец очки. К тому же ему было обидно — украденная картина нравилась ему в миллион раз больше, чем дурацкое круговое иззебрево.

— Ты неправильно меня понял, — строгим голосом экскурсовода отвечала Тамара Сергеевна. — Самб по себе море не банально. Оно прекрасно. Но когда художник рабски слепо переносит его красоты на холст, избавляя себя от акта творчества, получается не произведение искусства, а пакость. До чего же хорош свежий окорок или только что выловленный и порубленный на куски лосось! Но изобрази это с фотографической точностью на полотне — и получится тривьялитэ.

— Три чего? — не вмиг понял Выкрутасов, хотя был довольно образованным человеком.

— Пошлость по-французски, — пояснила носительница донаполеоновских лилий.