Русский щит - [55]

Хори-Бух, выслушав предположение монаха, удовлетворенно кивнул:

— Веди к руситской лесной крепости!

Татарские всадники поехали вдоль опушки леса. Возле неширокой просеки Онуфрий увидел то, что искал: едва заметный санный след…

К городищу всадники Хори-Буха подъехали в сумерках. Высыпали из-за деревьев, помчались к воротной башне. Было б дело днем, они могли бы ворваться в городище с налету: локотненцы не ждали нападения, надеясь на непроходимость зимнего леса. Но в предвечерний час ворота были уже крепко заперты.

Воротный сторож поднял тревогу:

— Татары! Татары!

Мужики — кто в накинутом наспех полушубке, кто в домашней посконной рубахе — успели взбежать на стену. Воинов Хори-Буха встретили камнями и стрелами. Татарам пришлось отступить — в конном строю на частокол не полезешь!

Ночью в городище никто не спал. Мужики стояли на стенах, смотрели на костры, зловеще мигавшие в темноте. Почти невидимые в ночи черные всадники подскакивали ко рву, пускали свистящие стрелы. Поодаль, у большого костра, татарские воины обтесывали длинное сосновое бревно для тарана, вязали из жердей лестницы. Видно было, что татары готовятся к приступу. Наутро — бой…

Но кому биться? Еще с неделю, как ушли в засады на лесные тропы почти все крепкие мужики. И Милон, выбранный локотненцами мирским воеводой, тоже ушел с ними. Старики да подростки остались на городище.

А биться надо — от татар пощады не ждали. Знали уже люди, что степняки одинаково жестоко убивают и тех, кто сражается, и тех, кто сдается на их милость. Не было милости у ворогов!

Старый Пантелеймон, оставленный Милоном начальствовать над крепостицей, расставил людей, приказал завалить ворота изнутри чем попало: бревнами, санями, пустыми кадушками, смерзшимся в глыбы снегом. Натянули новые тетивы на охотничьи луки, навострили топоры, приготовили рогатины.

Утром, едва поднялось над лесом неяркое мартовское солнце, татары с криками приступили к стенам. Десятка два из них, прикрываясь круглыми щитами, волокли тяжелое бревно тарана. Подбежали, ударили в ворота, потом еще и еще…

Их встретили стрелами. Эх, не боевые это были стрелы, а легкие, охотничьи, с незакаленным железом на остриях! Не пробивали они татарские щиты, бессильно скользили по доспехам. Только один татарин, хрипя, свалился замертво в снег — стрела попала ему в горло. Да еще двое, раненные легко, захромали прочь, грозя кулаками.

Таран продолжал долбить ворота городища.

Старый Пантелеймон махнул рукой мужикам, поднявшим над частоколом тяжелые сани:

— Робята, бросай!

Сани, перекувыркнувшись на лету, упали прямо на татар. Те, бросив таран, с криками побежали от ворот. Но отбежали не все: несколько человек, придавленных санями, корчились в снегу, истошно кричали.

Ответно взвизгнули татарские стрелы. Пантелеймон, неосторожно приподнявшийся над частоколом, упал навзничь, ломая рукой пронзившую грудь стрелу.

Татарские всадники продолжали кружить вокруг городища.

Десятник первого десятка Арул тихо шептал Хори-Буху:

— Прикажи поджечь крепость!

Но сотник не согласился. Огонь пожрет все. От кого тогда узнаешь об убийцах ханского гонца? Кто укажет, где искать золотую пайцзу? Нет, лучше обойтись без огня…

— Приведи сюда монаха! — распорядился сотник.

Онуфрий подошел, кланяясь.

Хори-Бух заговорил тихо, ласково, но от этого слова его показались Онуфрию еще страшнее:

— Я доволен тобой, монах. Ты нашел дорогу к лесной крепости. Но эти руситы просидели всю жизнь в лесу и не знают, что воины Батухана непобедимы. Пойди и расскажи им об этом. Пусть они сдаются. Скажи, что все они сохранят жизни, если сами откроют ворота…

Онуфрий повалился на колени.

— Помилуй, господин, убьют меня!

Хори-Бух что-то резко прокричал. Два нукера подняли монаха, волоком потащили к городищу, больно ткнули в спину древком копья:

— Иди!

И Онуфрий пошел, размахивая над головой белой тряпицей, причитая:

— Люди добрые, не стреляйте! Люди добрые, послушайте божьего человека!

Осажденные смотрели в узкие щели-стрельницы. Человек, бредущий к воротам, показался знакомым.

— Уж не тот ли это чернец, что летом был в Локотне, беду предсказывал? — сказал кто-то.

— Он, беспременно он! Его бородища-то! Ох, злодей! Ох, переметчик! — подхватило сразу несколько голосов.

— А ведь он, не иначе, показал татарам дорогу к городищу! Пока ходил по нашим местам, все повысмотрел, ворог! Бейте его, мужики!

Мужики натянули луки.

Онуфрий, взвизгнув по-заячьи, кинулся прочь. Но — не ушел. Чья-то меткая стрела, вонзившись в спину, повалила монаха в сугроб.

И тогда сотник приказал зажечь крепость.

Десятки стрел с клочками горящей пакли вонзились в бревна частокола, в крыши землянок, в стены амбара, где хранилось боярское добро. Пожар вспыхнул сразу во многих местах. Защитники городища не могли справиться с огнем.

Татарские всадники окружили городище и ждали, когда руситы сами выйдут за ворота, чтобы не сгореть заживо. Наконец ворота распахнулись. Но не беспомощная и безоружная толпа молящих о пощаде людей вышла на поляну, а ратный строй. Выставив вперед рогатины, локотненские старики сами бросились на татар.

Короткой была эта неравная схватка. Женщины и дети так и не вышли из объятой пожаром крепости: они предпочли смерть в огне…