Русский щит - [176]
Присмиревший Федор Ростиславич уже готов был согласиться на малое: пусть-де смоляне примут сызнова наместника Артемия и посылают необидные дани, как прежде посылали. Тогда он, князь Федор, осаду снимет и волостей смоленских разорять не будет.
Но чем уступчивее становился Федор, тем непреклоннее держались смоляне. На угрозу разорить и обезлюдить смоленские волости князь Александр ответил угрозой же: «Коли пойдете из земли разбойно, по ордынскому поганому обычаю, то следом за вами с ратью выйду, без жалости сечь буду, а людям своим, что вне града обретаются, велю дороги засекать и рыть волчьи ямы!»
На день Флора и Лавра[119], будто сговорившись с началом осенних утренников, зарядили дожди. Все вокруг стало серым: и небо над головой, и болотистые низины вокруг города, и хмурая днепровская вода, и даже лес, едва различимый за дрожащей дождевой пеленой.
…Серый цвет из всех цветов самый неприютный. И не ясный белый, и не ночной черный, а какой-то непонятный, не в радость и не в горе — в тоску беспросветную. Кому суждено помирать трудно, мучительно, тот всегда помирает в предрассветный час, потому что час этот — серый-серый. Серый цвет — цвет безысходности…
В серый предрассветный час войско ярославского князя погрузилось в ладьи и будто растаяло в молочном тумане, повисшем над Днепром.
Федор Ростиславич приказал кормчему остановить ладью неподалеку от берега, напряженно вглядывался в туманную мглу — ожидал, когда займутся пожарами смоленские посады.
Но на берегу было тихо и темно.
К княжеской ладье скользнул из тумана легкий долбленый челн. Ярославский сотник тяжело перевалился через борт ладьи, пошел, перешагивая через скамьи и раздвигая руками гребцов, на корму, где прислонился к резным перильцам Федор Ростиславич.
— Не гневайся, княже. Старались, как могли, но посады не зажгли. Дерево сырое, дождь огонь забивает. Не гневайся…
— Чего тут гневаться? — безнадежно махнул рукой Федор. — Одно к одному…
— По весла-а-ам! — протяжно закричал кормчий.
Судовой караван князя Федора Ростиславича Ярославского начал разматывать в обратную сторону дальний нелегкий путь. Мели и повороты Верхнего Днепра. Топкие болота на водоразделе Вязьмы и Вазузы. Бесконечный волжский простор, а на нем, как верстовые столбы, города. От Зубцова до Твери — четверть водного пути, от Твери до Кснятина — еще четверть, от Кснятина до Мологи — четверть же. А за Мологой уже считай что дома — ярославские волости начались.
Но это по пальцам легко считать города, а плыли долго и трудно. Ладьи все сохранились в целости, но ратников на них заметно поубавилось. Гребцы сидели на скамьях через человека, ворочали веслами из последних сил — за себя и за павшего под Смоленском товарища.
Плыли без песен, без звонкого трубного ликованья — тишком. Возле людных мест к берегу не приставали. Нечем было гордиться перед людьми — возвращались-то с позором!
Князь Федор Ростиславич безвылазно сидел в каморке кормчего, на милых его сердцу ордынских коврах. Никого до себя не допускал — переживал неудачу в одиночестве.
Верст за десять до Ярославля княжеская ладья вырвалась вперед, далеко обогнав другие суда. Прокравшись под высоким волжским берегом, ладья повернула в устье Которосли.
В стороне от торговых пристаней, на жалких мостках, которые сколотили для своих надобностей рыбные ловцы, князя встречали дворецкий Алатор Бедарев, ярославский тысяцкий Федор Шетень. Возле крытых носилок стояли комнатные холопы в одинаковых зеленых кафтанах.
Ладья мягко прислонилась к мосткам.
Воевода Василий Шея заглянул в каморку, где затворничал Федор:
— Приплыли, княже. Ярославль!
Князь Федор Ростиславич предстал перед удивленными людьми в полосатом ордынском халате, войлочном колпаке с загнутыми вверх полями, в остроносых татарских сапогах. Лицо князя — осунувшееся, потемневшее, с тяжелыми набрякшими веками, почти скрывшими глаза, показалось людям незнакомым, нездешним. Будто подменили князя Федора. Вошел в каморку русским владетелем, а выходит — сущим ордынцем…
Сгорбившись, по-стариковски шаркая подошвами, Федор Ростиславич подошел к носилкам и неловко, как-то боком, завалился на мягкие подушки. Дворецкий Алатор Бедарев задернул шелковый полог, махнул холопам:
— Несите!
Холопы понесли носилки к потайной калиточке в городской стене, потом — переулками, задами, скрываясь от людских глаз. Так никто и не увидел в Ярославле возвращение своего князя.
Не было его и на берегу, когда под печальные вопли труб причаливал судовой караван. В голос кричали вдовы, оплакивая убиенных. Стонали раненые, которых на руках выносили из ладей и укладывали на мокрую траву. Весь город сбежался к скорбному месту, переживая свои и чужие утраты. Не было только виновника несчастья — князя Федора Ростиславича.
Может, именно в тот злосчастный день и сказал кто-то, что у князя — черное сердце, и навечно с именем Федора Ростиславича связалось зловещее прозвище Черный?
Так закончился последний поход князя Федора Ростиславича, ордынского любезника, людского ненавистника и губителя.
А в лето шесть тысяч восемьсот седьмое[120], дождливым сентябрьским днем, он умер, не оплаканный никем. Да и мало кто в Ярославле заметил эту смерть, потому что Федор Черный еще при жизни похоронил себя в мрачных покоях княжеского двора, за глухими частоколами, за недремными караулами. А вот от смерти спрятаться не сумел — нашла его смерть…
В новом романе известного писателя-историка Вадима Каргалова рассказывается о жизни и деятельности Юрия Владимировича Долгорукого: мужа и отца, воина и полководца, дипломата и политика.
О жизни и деятельности младшего сына великого князя Александра Невского, родоначальника московских князей и царя Даниила Александровича (1261–1303) рассказывают романы современных писателей-историков Вадима Каргалова и Бориса Тумасова.
В ЖЗЛ уже вышли книги о выдающихся полководцах прошлого — Дмитрии Донском, Александре Невском, Александре Суворове, Михаиле Кутузове. Сборник «Полководцы Древней Руси» продолжает биографическую летопись ратной славы нашей Родины, обращаясь к эпохе становления и расцвета Киевской Руси в X — начале XII века к победам Святослава и Владимира Мономаха.
О выдающихся полководцах России X-XVI веков, о блистательных победах русского оружия рассказывается в этой книге. Для массового читателя.
О выдающихся русских полководцах и военачальниках XVII века, об их подвигах во славу Отечества рассказывается в этой книге, основанной на документальных материалах, дошедших до наших дней.Для массового читателя.
Об одном из наиболее прославленных государственных деятелей Древней Руси, великом киевском князе-полководце Святославе (942 – 972) рассказывает роман известного писателя-историка В.Каргалова.
1758 год, в разгаре Семилетняя война. Россия выдвинула свои войска против прусского короля Фридриха II.Трагические обстоятельства вынуждают Артемия, приемного сына князя Проскурова, поступить на военную службу в пехотный полк. Солдаты считают молодого сержанта отчаянным храбрецом и вовсе не подозревают, что сыном князя движет одна мечта – погибнуть на поле брани.Таинственный граф Сен-Жермен, легко курсирующий от двора ко двору по всей Европе и входящий в круг близких людей принцессы Ангальт-Цербстской, берет Артемия под свое покровительство.
Огромное войско под предводительством великого князя Литовского вторгается в Московскую землю. «Мор, глад, чума, война!» – гудит набат. Волею судеб воины и родичи, Пересвет и Ослябя оказываются во враждующих армиях.Дмитрий Донской и Сергий Радонежский, хитроумный Ольгерд и темник Мамай – герои романа, описывающего яркий по накалу страстей и напряженности духовной жизни период русской истории.
Софья Макарова (1834–1887) — русская писательница и педагог, автор нескольких исторических повестей и около тридцати сборников рассказов для детей. Ее роман «Грозная туча» (1886) последний раз был издан в Санкт-Петербурге в 1912 году (7-е издание) к 100-летию Бородинской битвы.Роман посвящен судьбоносным событиям и тяжелым испытаниям, выпавшим на долю России в 1812 году, когда грозной тучей нависла над Отечеством армия Наполеона. Оригинально задуманная и изящно воплощенная автором в образы система героев позволяет читателю взглянуть на ту далекую войну с двух сторон — французской и русской.
«Пусть ведает Русь правду мою и грех мой… Пусть осудит – и пусть простит! Отныне, собрав все силы, до последнего издыхания буду крепко и грозно держать я царство в своей руке!» Так поклялся государь Московский Иван Васильевич в «год 7071-й от Сотворения мира».В романе Валерия Полуйко с большой достоверностью и силой отображены важные события русской истории рубежа 1562/63 года – участие в Ливонской войне, борьба за выход к Балтийскому морю и превращение Великого княжества Московского в мощную европейскую державу.
После романа «Кочубей» Аркадий Первенцев под влиянием творческого опыта Михаила Шолохова обратился к масштабным событиям Гражданской войны на Кубани. В предвоенные годы он работал над большим романом «Над Кубанью», в трех книгах.Роман «Над Кубанью» посвящён теме становления Советской власти на юге России, на Кубани и Дону. В нем отражена борьба малоимущих казаков и трудящейся бедноты против врагов революции, белогвардейщины и интервенции.Автор прослеживает судьбы многих людей, судьбы противоречивые, сложные, драматические.
Таинственный и поворотный четырнадцатый век…Между Англией и Францией завязывается династическая война, которой предстоит стать самой долгой в истории — столетней. Народные восстания — Жакерия и движение «чомпи» — потрясают основы феодального уклада. Ширящееся антипапское движение подтачивает вековые устои католицизма. Таков исторический фон книги Еремея Парнова «Под ливнем багряным», в центре которой образ Уота Тайлера, вождя английского народа, восставшего против феодального миропорядка. «Когда Адам копал землю, а Ева пряла, кто был дворянином?» — паролем свободы звучит лозунг повстанцев.Имя Е.