Русский самородок - [16]
– Захаживал как-то…
– Ну вот я вас там и видел.
– А вы там свой человек? – спросил Иван Дмитриевич, почуяв в голосе печника знакомые нотки.
– Я там главный начетчик, беспоповский архиерей, что называется.
– Вот как! Так, значит, это вы? Ну, тогда я вам не указчик. Верю – худо не сделаете.
– Не испорчу, Иван Дмитриевич, не испорчу…
Пока он работал, в большой комнате загудели плоские печатные машины, книжные и картинные листы укладно ложились в стопы. Быков заглядывал и, причмокивая языком, восхищался:
– До чего дошли, до чего дошли! Посмотрел бы Иван Федоров либо Мстиславец, вот как ныне-то стали печатать!..
Кормился печник-старовер у Ивана Дмитриевича за одним столом, но из своего блюда и своей ложкой. Доставал из кармана широкодонную чашечку, вытирал платком, но чаю не наливал, а пил кипяток без сахара.
За работой он ни с кем не разговаривал, а, о чем-то думая, тихонько напевал псалмы на всякие лады и гласы.
Получив расчет, не отказался печник и от надбавки «на свечи Преображению», поблагодарил Сытина, а Сытин поблагодарил его за отличную работу. Расставаясь, не мог начетчик удержаться, чтобы не сказать новоявленному издателю несколько напутственных слов:
– На большую дорогу, Ванюша, ты выходишь. Славный путь, милостью божьей, избрал. Посеешь нивушку широкую, обильную. Умненько дело веди: на поле раздольном разны цветики растут да цветут. С одних цветочков пчелы мед собирают, а на других змея яд находит. Догадывайся, чего говорю. Шагай, не спотыкайся, нагрешил – покайся, только не попам-прощелыгам и тунеядцам, а ко стопам божьим припадай. Пусть от нивы книжной будет красота благоухающая, и чтобы цвела она и не увядала. При неудачах не падай духом, помни, что было и что стало: а было пусто, стало густо. Работай пуще, будет еще гуще!.. Но жизнь-то наша, Ванюша, что утренняя роса: солнце взойдет – роса пропадет. Вот и вся премудрая философия. А богатство? Зачем оно? Кому для баловства – это тлен, а кому для разворота дела – это в наследство народу. Кто после нас жив будет, тот и спасибо скажет. Есть у меня дружок в Нижнем Новгороде, страшенный богач, мельник, Бугров. Главный в секте староверов, так вот он столь к своим несметным богатствам хладнокровен, ведет себя яко нищий: чашка, ложка да синяя подушка всегда при нем, куда бы ни пошел, куда бы ни поехал… И больше ему ничего не надо.
– Знаю, слыхал про Бугрова, – сказал Сытин. – Спасибо за ваши пожелания, но я с Бугровым не одной масти, и не одной колоды. Он – король червонный, а я пока даже не валет.
– Господи прости тебя, с чем ты человека равняешь, с картами сатанинскими, нехорошо, Ванюша, нехорошо. После таких слов надо трижды уста перекрестить…
Расстались они тепло, дружески и надолго остались друзьями. И когда Сытин поднимался все выше и выше, старовер-печник, он же «беспоповский архиерей», частенько приезжал к нему на Валовую и Пятницкую пофилософствовать и попить из своей посудинки кипяточку без сахара…
Рост начального образования в деревне стал благодатной почвой для деятельности издателей. Сытин понял, учел и использовал это отрадное явление.
Производство новых лубочных литографий-картин для народа в это время так развилось, что образованная публика стала проявлять повышенный интерес к этому способу сближения с народом.
В 1882 году в Москве состоялась художественная выставка. Искусствовед академик М. П. Боткин, возглавлявший художественный отдел выставки, пригласил Сытина в ней участвовать.
Это приглашение было признанием лубка, как явления, как средства просвещения, нужного народу. Сытин с радостью откликнулся на просьбу Боткина, представил лучшие образцы картин, выпущенных в свет за последние годы. Раздел сытинского лубка на выставке был наиболее привлекателен для самой широкой публики. Это было и полезной рекламой для дальнейшего развития дела. Сытин получил диплом и бронзовую медаль за отлично исполненные картины.
С каждым днем художественная выставка пользовалась все большим успехом. Посетители заполняли залы. Иногда перед сытинскими литографиями создавалась толкучка…
Вот густая толпа полукругом перед картиной «Песня о патоке с имбирем». Изображен в центре торгаш-лотошник, продающий сласти – патоку с имбирем. Вокруг него мужики, волосатые, бородатые, в колпаках, в полосатых штанах, в лаптях; босоногие бабы, все в разных позах, веселые, нарядные.
Зрители на выставке, особенно деревенские, любуются картиной, находят в ней что-то достоверное и даже пальцем тычут, приговаривая:
– Этот, гляньте-ко, с рукавицей за кушаком, на нашего пастуха смахивает.
– А этот точь-в-точь пономарь от Николы с погоста…
Бойкий грамотей из толпы начинает читать нараспев, скороговорочкой, хоть пляши под его чтение. В другом месте можно бы, пожалуй, поприплясывать, поелозить лаптями по укатанной улице или по белому мытому полу.
Подзаголовок этой книги гласит: «Повествование о Петре Первом, о делах его и сподвижниках на Севере, по документам и преданиям написано».
Имя Константина Ивановича Коничева хорошо известно читателям. Они знакомы с его книгами «Деревенская повесть» и «К северу от Вологды», историко-биографическими повестями о судьбах выдающихся русских людей, связанных с Севером, – «Повесть о Федоте Шубине», «Повесть о Верещагине», «Повесть о Воронихине», сборником очерков «Люди больших дел» и другими произведениями.В этом году литературная общественность отметила шестидесятилетний юбилей К. И. Коничева. Но он по-прежнему полон творческих сил и замыслов. Юбилейное издание «Из жизни взятое» включает в себя новую повесть К.
«В детстве у меня была копилка. Жестянка из-под гарного масла.Сверху я сделал прорезь и опускал в нее грошики и копейки, которые изредка перепадали мне от кого-либо из благодетелей. Иногда накапливалось копеек до тридцати, и тогда сестра моего опекуна, тетка Клавдя, производила подсчет и полностью забирала мое богатство.Накопленный «капитал» поступал впрок, но не на пряники и леденцы, – у меня появлялась новая, ситцевая с цветочками рубашонка. Без копилки было бы трудно сгоревать и ее.И вот под старость осенила мою седую голову добрая мысль: а не заняться ли мне воспоминаниями своего прошлого, не соорудить ли копилку коротких записей и посмотреть, не выйдет ли из этой затеи новая рубаха?..»К.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В тихом городе Кафа мирно старился Абу Салям, хитроумный торговец пряностями. Он прожил большую жизнь, много видел, многое пережил и давно не вспоминал, кем был раньше. Но однажды Разрушительница Собраний навестила забытую богом крепость, и Абу Саляму пришлось воскресить прошлое…
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.