Русский роман - [105]

«Я разжег небольшой костер, который горел всю ночь, отпугивал шакалов и окрашивал тростник и малину золотым светом, — рассказывал мне дедушка. — Авраам спал, а я думал».

Три раза в неделю в мой большой дом приходит уборщица. По ночам я сижу в сверкающей чистотой кухне, пью чай и размышляю, воскрешая в воображении нашу дремлющую деревню. У нас в Долине о людях всегда говорят просто — «спят», но о деревне — что она «спит сном праведным».

Наша деревня имеет форму буквы «Н». Дома мошавников расположены по длине вертикальных палочек, а их поля — снаружи, по обе стороны от буквы. Хозяйство Миркиных находится в северо-восточном углу. Вдоль центральной поперечины стоят школа, Народный дом, инкубатор, маслодельня с сыроварней, амбулатория, кооперативная лавка, силосная башня и почта. Дома наемных служащих идут параллельно домам земледельцев, во внутренней части деревни, окруженные маленькими садиками и подсобными хозяйствами.

Трудно представить, что когда-то здесь были болота и пустыри. Старые фотографии в ящиках Мешулама: палатки на плоской, лысой пустоши, полуодетые люди, невзрачные, худосочные коровы и тощие куры — все это кажется сфотографированным где-то в другом месте. Сейчас к входу в каждый двор ведет аллея высоких кипарисов или казуарин, а некоторые даже посадили у ворот своего дома вашингтонские пальмы, и теперь эти тонкоствольные деревья качают своими растрепанными вершинами высоко в небе.

Дюжину таких пальм я посадил у входа на свое «Кладбище пионеров». К этому времени в нашем доме оставались только Авраам, Ривка и Иоси. Каждую субботу они ездили навестить Ури. Иногда они приглашали меня с собой.

Иоси вел старый «студебеккер». У него не было водительских прав, но водитель он был прекрасный — спокойный, внимательный, и дорога словно втягивалась в его зрачки, как будто он непрерывно перерабатывал ее в своем мозгу. Авраам молчал, а Ривка, поначалу пытавшаяся завязать разговор, спустя некоторое время разочарованно умолкала, и на ее лице появлялось выражение обиженной телки. Это у нее получалось профессионально.

Ее брат, у которого теперь жил Ури, после армии оставил деревню и за несколько лет стал крупным подрядчиком по земляным работам. Его тракторы работали по всей Стране, и ответвления его бизнеса протянулись даже в Африку и Латинскую Америку. Это был богатый, маленький, веселый человечек, который очень симпатизировал мне и всегда пытался вызвать меня побороться. Он изо всей силы хлопнул меня по спине и спросил, не хочу ли я поработать у него в качестве бульдозера.

— Я слышал, ты делаешь большие деньги, парень, — сказал он, хитровато улыбнувшись, и стукнул кулаком по стене моего брюха. — Если тебе нужен экскаватор-другой для твоих могил, ты только скажи.

— Мне достаточно кирки и мотыги, — ответил я.

— Он скоро купит тебя самого, со всеми твоими экскаваторами, — вмешалась Ривка.

Поскольку слухи о причинах изгнания Ури прибыли сюда вместе с ним, он стал предметом толков и сновидений всех местных девиц. Но он по-монашески отрешился от прежних удовольствий.

«Знаешь, о чем я думаю? — сказал он мне, когда мы наконец остались на несколько минут наедине. — О твоих родителях. О твоем отце, который поднял глаза и понял, что его женщина упадет к нему с неба, и о твоей матери, которая умерла во сне, обнимая его и мечтая о мясе».

36

С того дня, как дедушка ушел с Шуламит, он посетил нас всего один раз. До сих пор помню, как зачастило мое сердце, когда я вернулся с поля и увидел машину из дома престарелых, стоящую в нашем дворе. Я вошел и увидел, что дедушка лежит в своей кровати, а деревенский врач и Авраам сидят около него.

Поначалу меня охватил страх. Но дедушка сказал, что приехал только потому, что очень тосковал по дому. У двери врач сказал мне, чтобы я заглянул к нему потом.

Доктор Мунк был новичком в деревне. Он появился у нас уже после того, как дедушка ушел в дом престарелых. У него была милая жена-блондинка, которая сразу же подружилась со всеми и иногда даже подменяла кого-нибудь в школе. Запах кошачьей чистоты исходил от ее кожи, и ее летние платья пахли растертыми листьями лимона. Уже через месяц после их приезда Пинес и женщины услышали возглас: «Я трахнул жену доктора Мунка».

Доктор играл на виолончели и даже выступал несколько раз перед нашими деревенскими любителями музыки. Циркин побывал на одном из этих его концертов и потом объявил, что, если бы он тоже держал свою мандолину между ногами, «она завывала бы ничуть не хуже».

«Наш дедушка думает, что он вот-вот умрет, — сказал мне доктор Мунк с той деланной доверительностью, которую он практиковал. Его отвратительная собачонка тем временем злобно пыталась укусить меня за лодыжку. — Я осмотрел его, он в полном порядке. Такие мысли иногда посещают людей его возраста. Так что давай успокоим нашего дедушку».

В доме престарелых дедушка просто сказал, что хочет навестить своих, и это не вызвало никаких подозрений. Но, добравшись до дома, он сразу же попросил Авраама позвать врача.

«Я умираю, — сообщил он доктору Мунку, — и я хочу спросить, что ощущает человек в минуту смерти».