Русский Париж - [26]
Эта новая пагубная привычка породила во всех кварталах Парижа, а особенно там, где проживает чернь, множество кабаков. В этих смрадных вертепах вы встретите бездельников, проводящих все время в том, что медленно, глоток за глотком тянут смертоносный напиток. Табачный дым заменяет им пищу, т. е. погружает их в состояние оцепенения, лишающее их аппетита вместе с бодростью и силой.
Сыновья честных ремесленников пропадают в этом убежище праздности и лени, куда их привлекают грубые тюрлюпинады, длящиеся там с утра до вечера, ибо в каждом из этих зловонных кабаков имеется свой оратор и шутник.
Самый замечательный из этих кабаков находится в предместье Сен-Марсо. Сюда стекаются в дневные часы отвратительнейшие создания из окрестностей Пон-Нёфа и Лувра, чтобы истратить на водку несколько су, вырванных у похотливых трубочистов, чернорабочих и воров.
Их нередко можно увидеть здесь вокруг наполненного водкой жбана, вперемешку с солдатами, носильщиками и отходниками. Они образуют чудовищный, непристойный хор, никогда не смолкающий в этом гнусном шинке.
Разгоряченные водкой пьяницы не всегда бывают миролюбиво настроены. Они часто затевают ссоры, и спокойствие водворяется только после побоища. Нередко здоровенному кабатчику приходится насильно тащить из-за столика упорных драчунов и выталкивать их на двор. Там они завершают ссору целым градом побоев, после чего и победитель и побежденный вновь занимают свои прежние места за столом и забывают за стаканом водки и ругань и драку…».
Подобными кабацкими сценами русских трудно было удивить. На родине и не такое видывали. И в Париже, как и в отечестве, они не оставались беспристрастными к кабацким скандалам и нередко принимали в них участие.
В отличие от современных русских туристов наши соотечественники XVIII века, знатные и простолюдины, бедные и богатые, оказавшись в Париже, обязательно посещали театры. Одним по карману были партер и ложа, другим — галерка.
Конечно, такую важную сторону жизни Парижа, как сцена, Луи-Себастьян Мерсье не оставил без внимания: «Наши спектакли нуждаются в писателе, который, так сказать, наблюдал бы за ними и записывал бы все оскорбления, наносимые публике, будь то по небрежности, или по лени, или по глупости актеров.
Все искусства подвергаются благотворному влиянию критики, которая держит их начеку…».
Мерсье любил и знал французский театр, но свою язвительность по отношению к этому предмету своей любви даже не пытался скрывать.
«Почему же одно только декламационное искусство избавлено от ежедневных замечаний, которые повели бы к его усовершенствованию? — задавал он вопрос своим слушателям и читателям. — Права авторов, этих отцов театра, кормильцев актеров, были вплоть до настоящего времени до такой степени неясны и изменчивы, были так подчинены людскому капризу и алчности, что, можно сказать, их и вовсе не существовало…».
Свои критические замечания по поводу французского театра Мерсье высказывал и своим знакомым русским аристократам, обосновавшимся в Париже.
Те его почтительно выслушивали, соглашались, а про себя думали: «Нам бы ваши проблемы!».
И все же влияние и вкусы Мерсье на умы русских театралов, встречавшихся с ним в Париже, неоспоримо.
Конечно, и задолго до него в салонах Петербурга и Москвы практиковались так называемые «чтения». Но отчасти именно Мерсье повлиял на распространение «чтения» в России.
«Появился новый род представления. Тот или иной писатель, вместо того чтобы читать свое произведение друзьям и спрашивать у них мнения и совета, назначает определенный день и час (не хватает только афиш), является в меблированную гостиную, садится за стол между двумя канделябрами, просит, чтобы ему подали сахарницу или сиропу, жалуется на свою якобы слабую грудь и, вынув из кармана рукопись, напыщенно читает свое новейшее, зачастую снотворное произведение…
На этих чтениях все бывает нелепо: поэт является со снотворной трагедией в стихах или с длинной эпической поэмой в общество молодых, хорошеньких женщин (настроенных на веселый и легкомысленный лад); возле них — их возлюбленные; всех гораздо больше занимает окружающее, чем автор и его пьеса. Интонация голоса, какого-нибудь слова, жеста, самого пустяка бывает достаточно, чтобы вызвать в них безудержную веселость…».
В 70–80-х годах XVIII столетия парижские актеры и литераторы совершили открытие: на театральные представления и салонные чтения надо приглашать русских!..
Независимо от сословия и веса кошелька, они — самые лучшие зрители и слушатели.
Французские служители Мельпомены отзывались о русских:
— Холодный, северный народ, а как рукоплещут буйно, и по-детски искренне восторгаются!..
При этом актрисы добавляли о замечательной традиции москвитян — метать на сцену, к их ножкам, «все ценное, звенящее и сверкающее».
Действительно, подобное случалось в парижских театрах. Восторженные русские зрители нередко швыряли к ногам полюбившихся актрис звенящие кошельки, браслеты, медальоны, перстни, броши.
Разумеется, эти украшения были изготовлены из драгоценных металлов.
