Русский национализм и Российская империя - [44]

Некоторые представители правительственных кругов считали, что реальной проблемой сельского населения империи с определенного момента стало положение крестьян славянского происхождения. Во-первых, бывшие крепостные, в отличие от немецких колонистов, были обременены обязательствами по уплате выкупных платежей в течение 49 лет, пока их наконец не отменили в 1907 г. Во-вторых, традиционная общинная форма землевладения давала мало стимулов для накопления капитала и приобретения земли. Попытки оживить и укрепить крестьянскую общину в 1890-х гг. обострили эти структурные недостатки. Широкое распространение правила единонаследия в большинстве немецких поселений создавало сильную мотивацию для накопления средств в семье для того, чтобы младшие сыновья могли приобрести дополнительные земельные участки. Подобная мотивация отсутствовала при подлежавшем разделу наследстве и в общинной системе, имевшей распространение на большей части Европейской России. Таким образом, проблему приобретения немцами земли можно рассматривать как часть более общей проблемы российского сельского хозяйства. В конечном счете, как утверждали многие немецкие фермеры и российские реформаторы, решение лежало не в ограничении немецкого землевладения, а скорее в реформировании общинного землевладения, преобладавшего среди крестьян славянского происхождения. Сравнительная эффективность методов ведения хозяйства немецких фермеров была принята во внимание чиновниками, готовившими реформы, позднее осуществленные П.А. Столыпиным^{291}.

Тяжелые последствия крестьянских волнений 1905—1907 гг. заставили правительство отказаться от веры в то, что община есть главное средство сохранения порядка в деревне. Столыпинские реформы были направлены на создание консолидированного землевладения и независимых землевладельцев, что уже давно присутствовало в немецких общинах в гораздо большем объеме, чем среди других групп населения империи[93]. Если столыпинские реформы имели своей целью пробудить сознание частной собственности, чтобы бороться с самовольным захватом земли, активно практикуемым общинниками в 1905—1907 гг., то немецких поселенцев с их крепкими едиными хозяйствами и гораздо более высоким процентом хуторского землевладения можно было считать основными союзниками в решении этой задачи^{292}.[94]

Вскоре, однако, стало очевидно, что попытка заменить традиционную русскую модель землевладения на такую, которая бы напоминала давно существовавшую в немецких общинах, не принесет быстрого успеха^{293}. Накануне войны проблема роста немецкого землевладения снова стала главным предметом общественных дискуссий и основной заботой властей. Несколько губернаторов в районах с большим числом немецких поселений и высокой долей иммигрантов среди населения снова и снова требовали от МВД ограничить иммиграцию немцев и возможности приобретения ими земли. В ответ на эти требования в 1909 г. Главное управление землеустройства и земледелия запретило немецким иммигрантам осуществлять покупки через государственные земельные фонды (особенно посредством Крестьянского банка) и ограничило заключение новых арендных договоров с государством шестилетним сроком^{294}.

В 1910 г. МВД предложило более жесткий законопроект с целью остановить приобретение земли немецкими иммигрантами (включая и уже натурализовавшихся) в трех губерниях, затронутых законами 1887 и 1895 гг.: Волынской, Киевской и Подольской. Дума отклонила законопроект. Некоторые правые депутаты выступили против подобных мер, потому что они ограничивали помещиков в их естественных устремлениях продавать и отдавать землю в аренду. Но гораздо важнее был тот факт, что умеренная фракция октябристов выступила резко против этих мероприятий, поскольку она всегда протестовала против любых ограничений прав собственности по национальному признаку^{295}.[95] После избрания новой, IV Думы в декабре 1912 г. МВД снова вынесло на рассмотрение отклоненный законопроект 1910 г. в еще более жесткой редакции, включив в него Бессарабию. Законопроект предполагал запретить приобретать в собственность или арендовать землю всем иммигрантам, получившим российское подданство после 15 июня 1888 г., а также лицам польского происхождения, эмигрировавшим из Царства Польского после этой даты, наряду с их прямыми потомками мужского пола, так и не получившими российского подданства^{296}.

И снова, даже несмотря на то что в IV Думе стало больше правых депутатов, законопроект не получил поддержки и вызвал резкое осуждение как октябристов, так и более беспристрастных, хотя и малочисленных ораторов правых и националистов. Например, лидер фракции националистов А.И. Савенко продолжал защищать немецких фермеров, утверждая, что Россия «не должна превращать своих инородцев во врагов». Он предложил запретить дальнейшую иммиграцию, но не ограничивать права тех, кто уже находится в России^{297}.[96]

Провал законопроектов, разработанных МВД, свидетельствует о том, что до войны Дума не пошла даже на то, чтобы ограничить приобретение земли немецкими иммигрантами хотя бы в четырех приграничных губерниях. Тем не менее эти законопроекты сделали данный вопрос предметом огромной значимости в общественных дискуссиях на общенациональном уровне. Некоторые члены фракций октябристов и правых начали склоняться к поддержке ограничений на право владения землей немцами уже перед войной под воздействием в том числе и этих законопроектов, и агитация в прессе против немецких колонистов заметно усилилась