Русский литературный дневник XIX века. История и теория жанра - [7]
Во всех случаях мы видим, что дневник выполняет компенсаторно-заместительную функцию. Он замещает или компенсирует те содержания психики автора, которые не находят выхода в других формах. Литературный дневник с такими его свойствами, как интимность, камерность, более всего подходил для выражения скрытых (и скрываемых) душевных потребностей. Он сродни церковной исповеди или психоанализу.
Личности с невротической психикой испытывают особую потребность в дневнике как зеркале душевных надломов (Н.И. Тургенев, Л.Н. Толстой, П.И. Чайковский, М.А. Башкирцева). Объективация бессознательных психических импульсов в дневнике доводит их до стадии осознанивания[28]. Интегрированный сознанием, этот ранее скрытый душевный материал перестает травмировать автора. Как о человеке, который долго копил и удерживал в себе не дающие ему покоя мысли, а потом вдруг высказал их прилюдно, говорят, что он «выговорился», так о человеке применительно к его дневниковой исповеди можно сказать, что он «выписался». Это свойство дневника хорошо прочувствовал Н.И. Тургенев, передавая свои ощущения в стихотворной форме: «Когда в Отечестве и под родимым кровом // Я разверну мой «Бред» (название одного из ранних дневников – О.Е.) во время мрачных дней, // То вспоминание о скучных днях с сим словом // Меня утешат там и в горести моей»[29].
С точки зрения функциональности, понимаемой психологически, все дневники делятся на несколько групп. К первой, весьма многочисленной группе относятся дневники, начатые в юношеском возрасте. Часть из них заканчивается в момент вступления их авторов в самостоятельную жизнь (дневники А.Х. Востокова, А.Н. Вульфа, И.С. Аксакова, Н.Г. Чернышевского, А.Н. Мокрицкого, Н.А. Добролюбова), другие ведутся дальше, но имеют совершенно иную функциональную направленность (дневники В.А. Жуковского, Н.И. и А.И. Тургеневых, А.В. Дружинина, Л.Н. Толстого и др.).
Вторую группу составляют дневники, начатые в так называемом критическом возрасте, т.е. когда человек проживает вторую половину своей жизни. Их немного, но они резко выделяются своей функциональной направленностью среди других категорий (дневники Е.И. Поповой, Д.А. Милютина, В.Ф. Одоевского, П.И. Чайковского, П.Е. Чехова, СИ. Танеева).
Обе названные категории, хотя и отличаются по многим признакам, родственны тем, что их объединяет возрастная психология.
Особый отдел составляет небольшой ряд дневников, которые можно назвать тюремно-ссыльными. Они создавались в экстремальных условиях тюрьмы и ссылки и поэтому так же, как и дневники предыдущих групп, выполняли психологическую компенсаторную функцию (дневники В.К. Кюхельбекера, Т.Г. Шевченко, В.Г. Короленко).
Две другие категории дневников в свете названной функции не так явно выражают «психологию». Это путевые и культурно-исторические дневники. К первой относятся «Хроника русского» А.И. Тургенева, «Год в чужих краях» М.П. Погодина, сибирский дневник П.А. Кропоткина, «По Корее, Манчжурии и Ляодунскому полуострову» Н.Г. Гарина-Михайловского. Вторую составляют дневники-летописи жизни Л.Н. Толстого, написанные его приближенными (дневники А.Б. Гольденвейзера, Д.П. Маковицкого, Н.Н. Гусева, В.Ф. Булгакова).
Дневники путешествий обычно велись в познавательных и научно-исследовательских целях. Они, как правило, выделялись авторами в самостоятельные тетради и не включались в записи «классического» дневника (А.И. Тургенев, М.П. Погодин, Н.Г. Гарин-Михайловский). Таким образом подчеркивалась автономная функция подобных дневников. Нередко они были рассчитаны на публикацию, в отличие от классического дневника. Но психологическая функция тем не менее была свойственна и путевому дневнику. Только она была локализована в образе автора. Порой ее не было видно за массой изобразительного и аналитического материала.
Дневники-летописи так же имели психологическую подоплеку. Их авторы испытывали симпатию и душевную близость к великому человеку и учителю. И толчком к ведению дневника служила увлеченность личностью художника и человека. Здесь психологическая функция двигалась по обходному пути, поскольку на первом плане находилась не личность автора, а его кумир.
Среди перечисленных групп наибольший интерес в функциональном отношении представляют три первые (точнее две, поскольку первая и вторая являются разновидностями одного типа). В них назначение дневника как литературно-психологического феномена выразилось наиболее отчетливо. Такие дневники в дальнейшем мы будем называть классическими, и не потому, что они преобладают количественно, а потому, что в них особенности жанра выразились в чистом виде. И путевые дневники, и дневники-летописи являются «пограничным» жанром, включающим наряду с элементами классического дневника свойства других литературных жанров – путевого очерка, литературного портрета, хроники жизни и др.
2. Дневники периода индивидуации
Более половины всех известных дневников XIX в. начаты в юношеском возрасте (14 – 20 лет). Этот факт побуждает более обстоятельно рассмотреть проблему функциональности в ее психологическом аспекте. Какие психологические проблемы юношеского возраста нашли отражение в дневнике, а точнее – какие душевные запросы удовлетворял дневник?
В монографии впервые в отечественном лермонтоведении рассматривается личность поэта с позиций психоанализа. Раскрываются истоки его базального психологического конфликта, влияние наследственности на психологический тип Лермонтова. Показаны психологические закономерности его гибели. Дается культурологическая и психоаналитическая интерпретация таких табуированных произведений, как «юнкерские поэмы». Для литературоведов, психологов, культурологов, преподавателей.
Книга является комплексным исследованием писательских дневников. Анализируется жанровая структура дневника: его функция, типология, метод, стиль и т. д. Вводится в научный оборот большой материал, ранее не входивший в поле зрения исследователей. Наряду с дневниками классиков литературы XIX века (В.А. Жуковский, А.С. Пушкин, Л.Н. Толстой) исследуются дневники писателей «второго» ряда (М.П. Погодин, А.С. Суворин). Отдельная глава посвящена дневникам круга Л. Толстого (С.А. Толстая, Т.Л. Сухотина, Д.П. Маковицкий, В.Ф. Булгаков).Для филологов, культурологов, историков, преподавателей, студентов.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.
Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.
«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.