Русский экзорцист - [5]

– Если найдется что-то подходящее, это будет использовано. Но в любом случае, – Стаховский приподнял ладонь и снова опустил ее на подлокотник, как бы прихлопывая муху.

– Да, именно тот случай, когда цель оправдывает средства. Прости их, господи, – снова склонив голову, сказал Его Преосвященство, – ибо не ведают, что творят. Миссионерство, дорогой Стаховский, вступает в новую фазу, вернее, возвращается к радикальным мерам. То, чего никогда не добьется Папа с его вояжами по миру, с его проповедями и благословениями, сделаем мы. А люди, добровольно отдавшиеся во власть сатане, богопротивны что с точки зрения православия, что с нашей. Не жалость испытывать к ним следует, а омерзение. Но! Ищи друзей своих среди врагов своих, не так ли? – голос кардинала стал бархатным.

– Конечно, конечно, – поспешил согласиться Стаховский. Он помялся, подбирая слова, и осторожно спросил: – Его Святейшество в курсе, я полагаю?

– Что вы, что вы, Войцек. Не нужно волновать старика. Он и так сильно ослабел в последнее время. Эти обязательные церемонии на страстной неделе так обременительны, – как бы сожалея о преклонных годах Папы, кардинал скорбно покачал головой. – К тому же возраст, дорогой Стаховский, возраст. Время не щадит никого, даже раба рабов божьих, наместника Иисуса Христа нашего.

– Я думал, все делается с его ведома…

– Мы преподнесем ему эту победу, как сюрприз, – кардинал прищелкнул пальцами. – Кроме того, он вряд ли бы согласился на такое э-э… мероприятие. К сожалению, ему присуща некоторая щепетильность в вопросах веры. Излишняя, я бы сказал, щепетильность. Но вы не беспокойтесь, в накладе не останетесь. Вы ведь претендуете на одно из польских епископств, не так ли? Так что поддержка Ватикана вам не помешает. Или я ошибаюсь? – голос кардинала снова стал вкрадчивым.

– Она была бы очень кстати, – поспешил сказать Стаховский, – но если делом займется «Сакра Руота Романа» Высший суд католической церкви…. – он замолчал, поджимая губы.

– Вы так боитесь Ватиканского трибунала? – кардинал удивленно приподнял брови, – бросьте, Стаховский, времена не те, к тому же я сам член Высшего Церковного Суда. Так что с этой стороны все в порядке. Если вы удовлетворены, то вернемся к делу. Когда произойдет проникновение?

Стаховский взглянул на часы.

– Полагаю, в ближайшее время, возможно, даже в эти минуты.

– …Спустись и покажись в стекле!

Открой врата, приди и зачни повелителя,

Что поведет нас по новому пути!

Жрица бросила диаграмму в центр треугольника и, сжав кулаки, запрокинула лицо. Даже под балахоном было видно, как по ее телу пробегает крупная дрожь.

Хранители, стоявшие позади нее широким полукругом, замерли, склонив головы в капюшонах и скрестив на груди руки. В наступившей тишине было слышно, как Рец шепчет латинские слова второго обряда. Несколько минут прошло в молчании. Чадили факелы, белые восковые свечи оплывали прозрачными слезами. Наконец затянувшееся ожидание наскучило. Один из хранителей откинул капюшон и насмешливо хмыкнул.

– Ну что, все как всегда? Тишина и спокойствие, – он взъерошил короткие рыжие волосы, – лично мне надоело. Детский сад какой-то.

Пламя свечей, стоящих по углам треугольника, чуть заметно дрогнуло.

– Вика, – позвал рыжий жрицу, – давай завязывать. Поехали лучше в какой-нибудь кабак.

Жрица резко выдохнула долго задерживаемый воздух, плечи ее опустились, пальцы разжались. Возбуждение оставляло ее.

Пламя свечей снова затрепетало, хотя застоявшийся воздух подземелья был по-прежнему неподвижен. Вика заметила это и протянула назад руку с раскрытой ладонью, призывая к вниманию.

Рец возвысил голос. Отразившись от каменных стен, эхо его последних слов заметалось по подземелью.

– … intelligibili, et sine omni ambiguitate.

– Рец, – не унимался рыжий, – кончай свою латинскую галиматью. Ничего не будет.

Внезапно Рец отшатнулся, будто от опалившего его пламени. Капюшон упал с его головы, лицо стало бледным, как у пролежавшего неделю в воде утопленника. Дико озираясь, он выставил вперед руки с рукописью, схватив ее за верхний и нижний края, и заметался в каменном круге, словно пытаясь оттолкнуть что-то страшное, пытавшееся проникнуть в круг.

Хранители замерли.

– Наширялся, что ли, – неуверенно предположил парень с хвостом на голове.

– Театр одного актера.

– Рец, что с тобой, – спросила одна из хранительниц.

– Подожди, – крикнула Вероника, – он кого-то видит.

Рец метался по кругу, обороняясь свитком от невидимых противников. Трясущиеся губы на белом бормотали слова обряда.

– …ecce personam exorcisatorus, in medio exorrcismi…

Рвущийся голос то понижался до шепота, то срывался на фальцет.

– …qui vocatur Octinomos, – прохрипев последние слова, он остановился в центре круга, набрал полную грудь воздуха и дунул на восток. Повернулся, дунул на север, потом на запад и юг. Замерев на месте с нелепо поднятым свитком, он уставился на что-то, видимое только ему. Белое лицо, обрамленное бородкой, подергивалось, глаза раскрывались все шире, вылезая из орбит.

– Бегите, – прохрипел он, – бегите отсюда. Меня обманули! Бегите все!

Факелы на стенах внезапно затрещали и зачадили. Красноватое пламя, приобретая яркость и мощь фотовспышки, стремительно заполняло подвал режущим, почти осязаемым светом.