Русский Египет - [9]

Сидим, смотрим по сторонам. Из-за угла появляется высокий подтянутый старик. На нем поношенный, но тщательно отутюженный темный костюм и морская фуражка. Садится за соседний столик, с интересом поглядывая на нас. Людей такого возраста и такой профессии надо расспрашивать в первую очередь.

— Простите, не знаете ли вы, где было когда-то кафе «Севастополь»? — обращаюсь я к старику по-арабски. — Его владельцем еще был человек по фамилии Юзефович?

— «Севастополь»? — переспрашивает старик. — Это что, такой русский порт на Черном море? Я в свое время часто ходил в Россию, но в Севастополе не бывал, не доводилось. Нет, про такое кафе не слышал. А как, ты говоришь, была фамилия владельца?

— Юзефович.

— Юзефович? — опять переспрашивает старик. — Знаю одного человека с такой фамилией. Он работает автомехаником в мастерской рядом с университетом.

Расплачиваюсь за чай, благодарю старика, и мы едем к университету.

В египетских городах обычно так: если уж увидели авторемонтную мастерскую, значит, рядом и вторая, и третья. Ремесленники одной профессии, как в Средневековье, чаще всего группируются в одном квартале. Поэтому на розыск автомеханика Юзефовича нам потребовалось около часа.

— Я Юзефович, — говорит пожилой человек, вытирая руки об ветошь. — А что такое?

Доктор Ибрагим объясняет суть дела. Механик на минуту задумывается.

— Сам-то я родился в Македонии, хотя живу в Египте с 1931 года, — объясняет он. — В юности знавал человека, фамилия которого тоже была Юзефович. Только был он не македонец. У того Юзефовича было в Александрии три кафе. Одно существует и поныне — на станции Сиди Габер.

До станции Сиди Габер от порта далековато, да и дом, в котором находится тамошнее кафе, построен сравнительно недавно. Так что это определенно не бывший трактир «Севастополь». Да, подтверждает хозяин кафе Абдель Фаттах, раньше оно принадлежало человеку по фамилии Юзефович. Он умер в начале 40-х годов. У него были еще два кафе. Самое старое, существовавшее с незапамятных времен, — возле коптской церкви в центре города.

Улица эта так и называется — Коптской церкви. Коптов, египтян-христиан, и поныне немало в стране. Стоит эта церковь во дворе, в окружении старинных домов. Подъехать к ней на машине невозможно, да и припарковаться на улице негде. Разве что во втором ряду. Но это считается в Египте тяжелейшим нарушением правил уличного движения — гораздо более серьезным, чем проехать на красный свет, и потому немедленно карается немилосердным штрафом. Так что мне приходится остаться в машине, а мои спутники уходят к церкви продолжать поиск.

У выхода со двора стоит катафалк, запряженный шестеркой лошадей. Если бы не машины, можно было бы подумать, что действие происходит в начале века. Диссонансом с катафалком выглядят праздничные фонари на натянутой через неширокую улицу веревке. Такие и подобные украшения вывешиваются в дни Рамадана в египетских городах повсюду. Вот она, диалектика жизни: кому-то — праздник, а кому-то — горе.

Из двора медленно выходит похоронная процессия. Гроб устанавливают на катафалк. Близкие и друзья покойного рассаживаются по машинам. Траурный кортеж трогается в путь, освобождая места для стоянки. Я немедленно припарковываю машину и иду к церкви. Возле нее мои друзья-историки разговаривают с почтенного возраста человеком.

— Муркыс Бутрос, — представляется мужчина. — Вся моя жизнь прошла на этой улице. Да, действительно, неподалеку от церкви, в доме 28, долгое время было кафе. Сейчас там склад. В 30-е годы, когда еще был холост, частенько забегал в это кафе перекусить. Владельцем его был какой-то иностранец, по-арабски говорил с акцентом. Как называлось? Кажется, «Рагаб». Но только не «Севастополь». Такого названия я не слышал.

Мы покидаем церковный двор и медленно идем по правой стороне улицы, чуть спускающейся по направлению к центру.

— Вот этот дом, — говорит Бутрос.

С интересом разглядываю четырехэтажное здание, построенное лет сто назад. Ничего особенного в нем нет. Окна первого этажа закрыты металлическими жалюзи. То, что в тридцатые годы находившееся здесь кафе называлось не «Севастополь», а как-то по-другому, еще ни о чем не говорит. Нас-то интересует самое начало века! К тому же, по информации тогдашнего царского консула, вскоре после истории с пересылкой «Искры» Юзефович вроде бы продал свой трактир социалисту-итальянцу по фамилии Барони. Но почему тогда Абдель Фаттах со станции Сиди Габер говорил, что это кафе принадлежало Юзефовичу?

Возле дома старик торгует с лотка дешевой обувью. Услышав наш разговор с Бутросом, вносит дельное предложение.

— А вы сходите к бывшим владельцам кафе, — говорит он. — Они живут рядом, за углом. Последний этаж, от лестницы справа.

Мы благодарим Бутроса и сворачиваем на улицу Саада Заглюля. Увидев, сколь крута лестница, доктор Касем остается ждать нас на улице: ему подниматься наверх трудно. Дверь нам открывает полная красивая женщина средних лет. Возле нее крутятся трое ребятишек. Учтиво провожает в гостиную. Рассказываем о том, что нас интересует.

— Кафе принадлежало моему отцу, — говорит женщина. — Он был выходцем из Албании. Знаю, что купил он кафе в 1945 году. А вот как оно тогда называлось, кто был его владельцем — не помню. К сожалению, отец умер еще десять лет назад. Но жив его брат. Он человек в возрасте, может знать. Подождите минуточку.