Русский диверсант - [69]

— Мотивов может быть несколько. Например, их здесь ждут. Или: здесь налажен коридор.

— Вот это весьма сомнительно. Немцы держат здесь оборону довольно мощно, подразделения сомкнуты плотно. Мышь не проскочит.

— Там, где мышь не проскочит, русский солдат на пузе проползет.

— Сомневаюсь я в этой способности русского солдата. Потому как немец стоит уж больно плотно.

— Знаете, Георгий Алексеевич, мне кажется, это не разведгруппа.

— Так, так, говорите, говорите…

— Легко вступают в боестолкновение. После захвата «языков» снова отметились теми же снайперскими выстрелами, что и на шоссе. Как там, в шифровке, точный выстрел в горло?

— Два. Точно так же был застрелен и один из конвоиров. А двое застрелены в горло. Так сказано в шифровке. Уточнение. Штрих, так сказать.

— Я думаю, что «языки» либо уже зарыты где-нибудь в лесу, либо они действительно их ведут с собой. Но для другой цели. Зачем, скажите мне, на другом участке фронта нужны «языки», если они как минимум не командиры полков или дивизий?

— Нужны-то нужны. Все равно. Хоть и с другого участка фронта. Их допросят в штабе армии или фронта и всю необходимую информацию тут же направят в нижестоящие штабы. Заодно подстегнут дивизионную и полковую разведку. Но то, что они тащат их за несколько десятков километров от участка обороны их подразделения, это, конечно же, вызывает некоторое недоумение. А если немцев ведут как доказательство своей преданности и надежности? Как живой пропуск назад, через фронт? Через Особый отдел?

Поручик пожал плечами и сказал:

— Слишком сложная комбинация. Но возможная. Если командует группой парень не промах и, судя по всему, далеко не простак. Или все гораздо проще. Ему — или им — просто везет!

— То, что не промах, вы сами читали. — И Радовский, усмехнувшись в усы, бросил карандаш на стопку шифровок, придавленных керосиновой лампой. — Но, я думаю, скоро мы убедимся, что он и не простак.

Тихую деревенскую ночь расколол одиночный выстрел.

— Загасите лампу, — приказал Радовский и снял с гвоздя немецкий автомат. — Что за черт?

Они вышли во двор. Пахнуло морозной свежестью и теплым хлевным духом, которым пахнет давно и основательно налаженное крестьянское хозяйство. Хозяева дома, в котором остановились Радовский и командиры взводов, были люди зажиточные. Несколько коров, стадо овец, свиньи, гуси… И как сюда не добрались немцы, удивился Радовский, когда вечером разговаривал с хозяином, местным старостой, который с удовольствием учтиво уступил им светлую горницу, а сам с женой и детьми перебрался в летнюю хатушу, срубленную в саду. Хатуша, впрочем, тоже отапливалась, и вскоре из трубы в саду закурился дымок. Хозяин принес квашеной капусты, кусок вареной говядины, чашку холодца, соленых грибов и тонко, ровно нарезанного, видать, женской рукой, сала. Выставил из навесного шкапчика бутылку первача. Откланялся и ушел, деликатно сославшись на дела по хозяйству.

Где-то в глубине деревни, за оврагом, за ручьем, послышались голоса.

— Тащите его к штабу! — послышался голос Турчина.

Владимир Максимович Турчин в боевой группе Радовского исполнял обязанности начальника штаба. Но на время операции был назначен командиром взвода казаков. Прежнего взводного, подпоручика Франкевича, Радовский временно отстранил, воспользовавшись тем, что Франкевич дважды был замечен в пьяном виде в расположении учебных казарм и на плацу. Дисциплина в подразделении обеспечения всегда хромала. Мелкие вольности легко сходили с рук и рядовым солдатам, и младшим командирам. Во время ликвидации кочующего «котла» 33-й армии Радовский растерял почти весь личный состав своей боевой группы. Лучших людей. Специалистов. Разведчиков, диверсантов, подрывников. Потом, когда началась антипартизанская операция в лесах между Дорогобужем и станцией Угра, в строй пришлось поставить всех, в том числе и казачью сотню, расквартированную десятками по многим деревням. Казаки в первые же дни операции показали себя с лучшей стороны. Но потом, когда генерал Белов увел через Варшавское шоссе, к Кирову, свой кавалерийский корпус, когда сопротивление ослабло, а в деревнях, в которые они входили, остались одни местные жители да раненые беловцы и ефремовцы, казаки озверели. Раненых рубили саблями и кололи штыками прямо в домах. Местных, приютивших красноармейцев, тоже не щадили. И Радовский их не останавливал. Турчин тогда в первый раз рухнул в глубокий запой.

— Кого-то волокут, господин майор, — сказал Самохин и повесил автомат на плечо.

Внизу зашлепали по воде. Слышалась брань, глухие удары. И рокочущий голос унтер-офицера Донца. Донец был из терских казаков. В плен попал раненым и контуженым. Радовский вызволил его из лазарета Рославльского концлагеря, где тот уже доходил. «Дашь коня и саблю, буду служить хоть черту!» — сказал Донец Радовскому, когда охранник привел его в кабинет коменданта лагеря. Терские казаки были надежными, стойкими воинами. Их Радовский знал по донскому делу. И теперь Донец, командир первого отделения и одновременно заместитель командира казачьего взвода, ехал в цепи верхом на прекрасной серой кобыле, добытой им в бою под Всходами, с тяжелой старинной драгунской саблей на боку. При необходимости исполнял обязанности командира разведвзвода. Именно на разведвзвод и хотел поставить Радовский терского казака. Но взвод еще не довели до полного штата, когда поступил приказ об антипартизанских мероприятиях.