Русский бог - [3]

ДАНИИЛ ПАВЛОВИЧ «Не обижайте!» Вот когда она приютит инопланетянина с большой дороги, поздно будет. Надо меры своевременно принимать. Да!

ФЕДОРОВНА Сам ты инопланетянин! Стоит и брешет — чистый инопланетянин — будто только с луны упал, будто на Земле других дел нет. Еще и людей вовлекает, против Марии Ивановны настраивает. А когда такое было, чтоб она кого обидела, когда? Если и осерчает, бежит через пять минут прощения просить. А он стоит и сочиняет, противно даже.

СОСЕДКА Зря, Федоровна, ругаешься, зря. Теперь жизнь совсем другая начнется из-за твоей Марии Ивановны. Надо будет в поле дозор устраивать, батюшек пригласить из церкви, чтобы небо крестили. А где какая инопланетность покажется из облака — бить во все колокола и на коленях исповедоваться, авось, еще в рай успеешь.

НИНКА Вот чудачка. Смотри, Палыч, что ты уделал — вроде шутки шутил, а она теперь по всей деревне разнесет про конец света, людей растревожит.

СОСЕДКА Разнесу! Негоже, чтоб люди спали, когда такие дела. А Марие Ивановне, пусть бог меня простит, банкрот!

ДАНИИЛ ПАВЛОВИЧ (Поправляет). Бойкот.

ФЕДОРОВНА А вон она Маша-то, вон идет.

И правда в поле показалась Мария Ивановна. Все смутились и замолчали. Соседка перекрестилась.

МАРИЯ ИВАНОВНА (Подходит). Ну, здравствуйте, что ли. Заговорщики. Что, Палыч, уже постарался, намолол языком?

ДАНИИЛ ПАВЛОВИЧ Что намолол? Ничего я не молол. Я молол?

СОСЕДКА Он не молол.

МАРИЯ ИВАНОВНА Вот дурачок. Забыл у меня свою кепку. Торопился скорее новость разнести. А со скуки-то все уши и развесили. Держи, почтальон.

ДАНИИЛ ПАВЛОВИЧ Не надо мне кепки.

МАРИЯ ИВАНОВНА Ну и мне не надо. (Нахлобучивает ему кепку на голову.) Ишь, надулся. Погорячилась я, Палыч, с лопатой-то. Ты того… Не обижайся. Если еще какое письмо придет, — беги сразу, — квасу завсегда налью.

ДАНИИЛ ПАВЛОВИЧ Побегу и так. Мы личное с общественным не мешаем. А квасу мне не надо.

МАРИЯ ИВАНОВНА Известно, чего тебе надо. Вот и сын, чувствую, сегодня не усидит, помчится… Эх вы, только одно и знаете.

Пауза.

Ну, что молчите-то?

СОСЕДКА А хочется, и молчим.

МАРИЯ ИВАНОВНА Насупились, нахохлились, будто незнакомые. Что тут только Палыч учудил? Небось, с три короба…

ДАНИИЛ ПАВЛОВИЧ Не чудил я. Обиженный просто. А они за меня. Лопатой! На живого человека лопатой!

МАРИЯ ИВАНОВНА Да хватит вам! Извиняй, Палыч. Лучше пойдемте ко мне самовар поставим. Хотите?

СОСЕДКА Не хотимте.

МАРИЯ ИВАНОВНА Равно как дети малые. Федоровна! Ты-то что бычишься?

ФЕДОРОВНА Я, Маша, нет, я заступалась за тебя. Я тебя на смех поднять не дам.

МАРИЯ ИВАНОВНА А пускай себе смеются, мне не жаль. Смех, он для организма полезен. Я бы с вами тоже посмеялась, когда бы было чему, пойдемте, может, за чаем вместе и похохочем?

ФЕДОРОВНА Пойдем, Маша. А он как хотят пусть.

НИНКА Я позже зайду, тетя Марья, спасибо.

МАРИЯ ИВАНОВНА А вы что? Молчите… Ну, хоть на День рожденья приходите ко мне, помните, у меня День рождения завтра — посидим, отметим, как всегда — я ведь ссориться не люблю… Побрели, Федоровна.

ФЕДОРВНА И то!

МАРИЯ ИВАНОВНА Смотри, Данила, кепку больше не теряй. (Уходят.)

СОСЕДКА (когда Мария Ивановна и Федоровна почти скрылись из виду) Ладно уж, я с вами! (И кинулась догонять.)

НИНКА (Смеется.) Посмотрите-ка на нее! Поскакала! Вот тебе и бойкот. Чай попьет, а после пойдет по всему свету трепать про инопланетянина. Это ж какие слухи теперь поползут. Глядишь, и впрямь начнут Марию Ивановну люди стороной обходить. Зря ты так, Палыч, раскипятился.

ДАНИИЛ ПАВЛОВИЧ А я что? Я что есть, то и говорил.

НИНКА Ладно огород городить! Дураку понятно, — за иностранца Юлька выходит, за богача, за африканца, если он черный. Вроде и смешно, а все равно люди будут завидовать, слова никто не скажет, так только, шу-шу-шу за спиной. Юлька гордая станет — не подойдешь, будет гулять со своим зеленоголовым по деревне: «Дорогой мой, бурбуля, бармалюля, эндрюдуля, ко-ко-ко!» А он в ответ: «Кар-кар-кар, Юляруса, косопуза», — и волосьями шух-шух! Если ты, конечно не наврал про волосья. А, Даниил Павлович? Заливал, небось?

ДАНИИЛ ПАВЛОВИЧ Я?!

НИНКА Ну! Ты давно Марию Ивановну не жалуешь, после того, как она тебе отказала. И сам же, напившись, разболтал всем и каждому.

ДАНИИЛ ПАВЛОВИЧ Да я, если хочешь знать… Если хочешь знать…

НИНКА И ДАНИИЛ ПАВЛОВИЧ (Вместе) Трех баб себе нашел! Одна другой лучше…

НИНКА Знаем! Слыхали. Только что-то не видали никогда.

ДАНИИЛ ПАВЛОВИЧ А я их не афиширую! Я их прячу, вот как! Я их со всякими не обсуждаю! С непутевыми! Я… Да что с тобой говорить! Много ты об жизни понимаешь!.. (И, приняв вид, «мы с вами, с малолетками, не общаемся», уходит.)

НИНКА Что-то, может, и понимаю, Палыч… (Садится на землю, закрывает глаза.) Что-то, может, и понимаю.

Вбегает Юрка, сын Марии Ивановны, упитанный мужик лет 30, уже лысеющий, в каких-то то ли шортах, то ли трусах с подтяжками, с размаху падает на траву, так что Нинка даже пугается.

ЮРКА (Тяжело дышит.) О-о-о! Спина моя, спина! О-о-о!

НИНКА Машину разгружал?

ЮРКА О-о-о!

НИНКА Что привезли-то?

ЮРКА О-о-о!

НИНКА Ясно. (Делает ему массаж.)

ЮРКА О! О! О! Хорошо-о! Выше. И вправо. Хорошо-шо-шо-о!.. Нинк!