Русский Белград - [36]

В 1931 году в среде русских эмигрантов в Югославии более 90 % приходилось на православных. Естественно, они стремились осесть в восточной (православной) части Югославии, население которой было дружески к ним расположено. Но более всего русские эмигранты стремились поселиться в Белграде. С одной стороны, многие из них только в столице могли устроиться на работу, где были востребованы их знания (как мы уже говорили, русские эмигранты по всем стандартам того времени были исключительно образованными и профессионально подготовленными людьми, принадлежавшими к типично городскому населению). С другой стороны, сельская среда просто не могла предложить всем эмигрантам адекватную работу.

Наибольшим спросом пользовались следующие профессии: преподаватели университетов, инженеры, техники и врачи. Но, и это понятно, количество подобных мест было ограничено, а спрос имел очень высокую степень географической концентрации. При этом, по оценкам, более 50 % русских эмигрантов в Югославии начала 1930-х годов относились к группе материально необеспеченных, что никак не вязалось с их относительно недавней принадлежностью к общественной элите той страны, откуда они прибыли.

Именно поэтому, несмотря на то что общее число русских беженцев в Югославии сократилось, в Белграде их количество постоянно росло, вопреки неоднократным попыткам властей законодательно ограничить русским эмигрантам возможность селиться в столице.

По некоторым оценкам, в начале 1930-х годов уже примерно треть всех русских, осевших в Югославии, проживала в Белграде. Таким образом, можно утверждать, что «русских белградцев» было примерно 10 тысяч человек.

«Свои» – «чужие»

Как утверждает профессор Мирослав Йованович, в 1930-е годы в Югославии «разноликая масса беженцев перерастала в специфическую социальную группу с особыми представлениями о себе и целях, к которым следует стремиться».

Фактически можно утверждать, что русские в Югославии представляли собой специфический срез общества, характеризующийся пусть родственной, но все же весьма отличной культурой. Как следствие, контакт «русских» и «местных» привел к созданию особых взаимоотношений, которые могут быть выражены понятиями «свои» и «чужие». «Свои» при этом абсолютно доминировали по численности, правам и общественному положению, а «чужие» находились в подчиненном и зависимом положении. При этом, по словам Мирослава Йовановича, «эмигрантская группа не имела никаких реальных и действенных рычагов, которыми бы она могла изменить свое политическое и общественное положение».

«Русский мир» в Югославии был в основном городским и образованным, «местный» – в основном сельский (80 % населения Югославии проживало в деревнях) и неграмотный (свыше 50 % населения Югославии не имело образования). При этом, безусловно, отношение к русским среди тех же сербов всегда было братским, учитывающим все то, что Россия сделала для Сербии. Но, несмотря на это, к сожалению, «чужим» не повезло: они оказались в мире сельской патриархальной Югославии, которая, особенно в провинции, просто не имела ни потребности, ни возможности использовать знания и образование русских.

Интеграция русских в югославское общество

Говоря об интеграции русских в югославское общество, нельзя не упомянуть о ряде неприятных инцидентов в русско-сербских отношениях, имевших место в 1930-е годы. В частности, в 1932 году в мировой прессе, в том числе и в югославской печати, началась травля русских беженцев в связи с убийством эмигрантом Павлом Тимофеевичем Горгуловым президента Франции Поля Думера.

Этот человек был родом с Кубани, участвовал в Первой мировой войне и в 1921 году покинул Россию. Несколько лет он жил в Праге, окончил там Карлов университет, а потом переехал в Париж, где занимался врачебной практикой и литературой (под псевдонимом Павел Бред в 1932 году он даже издал сборник повестей и стихов «Тайна жизни скифов»). По своим взглядам он был националистом, склонным к фюрерству и жесткой дисциплине. 6 мая 1932 года он несколько раз выстрелил в президента Франции Поля Думера, считавшегося воплощением республиканских добродетелей и патриотизма.

Советская и зарубежная левая печать тут же изобразила П.Т. Горгулова типичным «озлобленным белогвардейцем», стремившимся вовлечь Францию в войну с СССР. С другой стороны, выдвигалась версия, согласно которой П.Т. Горгулов мог быть агентом ОГПУ – провокатором, чей поступок должен был восстановить французское правительство против русской эмиграции. Как бы то ни было, 1 сентября 1932 года П.Т. Горгулов был казнен.

В это время в газете Jugoslovenska politika появился ряд статей, в которых, намеренно сгущая краски, резко противопоставляли «роскошь русских» и «прозябание югославов». Об этом свидетельствуют, например, такие заголовки статей, как «Русские наслаждаются – наши голодают», «Русские нас давят», «Русские взбесились».

Конечно же, все это имело мало отношения к реальной действительности, в которой многим русским в Югославии приходилось жить подаянием. В самом деле, до роскоши ли было тем, кто не смог приспособиться к новым условиям жизни и не смог выучить сербский язык.