Русский американец - [8]
-- Как, сударь? Неужели хотите снять? -- удивился тот.
-- Непременно, если понравится. Давай отпирай!..
-- Ключи у Ивана Ивановича. Он здесь вроде дворецкого барином приставлен: и за домом смотрит, и сдает, и деньги получает.
-- А кто твой барин?
-- Викентий Михайлович Смельцов, барин важный, заслуженный, в чужих краях проживает уже вот лет пять... Я пойду, сударь, скажу Ивану Ивановичу, он вам и дом покажет. -- И старик направился к крыльцу.
"Смельцов, знакомая фамилия, слыхал... Что это старик вздумал пугать меня нечистой силой? Вот чудак-то!.. Впрочем, в Москве, говорят, есть такие дома", -- подумал Тольский и вслух произнес:
-- Меня заинтересовал этот дом, и я сниму его; ни чертей, ни дьяволов я не боюсь.
К нему подошел низенький худенький старичок, с чисто выбритым лицом и добрыми, кроткими глазами.
-- Здравствуйте, сударь, здравствуйте-с! Квартирку снять желаете-с? -- каким-то певучим голосом проговорил он, снимая картуз и кланяясь. -- Что же, в добрый час... А все же, сударь, я должен предупредить вас...
-- Насчет нечистой силы, поселившейся в вашем доме? Знаю, слышал. Мне старик сейчас говорил.
-- Его, сударь, Василием звать, а я из приязни к нему зову Васенькой. С малых лет мы с ним приятели, оба дворовые, вместе росли, на одном солнышке онучи сушили. Оглядеть желаете, сударь, наш дом?.. Можно, можно... Васенька пошел ставни отворять, а то темно в дому-с... Пойдемте благословясь; ключики у меня.
Дворецкий отпер наружную дверь в просторные сени с широкой лестницей, откуда двери вели в переднюю. Тольский и сопровождавший его дворецкий вошли в комнаты; на них пахнуло затхлым, холодным воздухом нежилого помещения. Зал, гостиная и другие комнаты были совершенно без всякой меблировки, но отделаны прекрасно; стены в некоторых комнатах были расписаны, в других -- обиты цветным атласом, на потолке размещались искусной кисти картины из мифологии, полы были штучные, из дорогого дерева. Дом был с небольшим мезонином, и дверь в последний шла с заднего крыльца.
-- Мезонин принадлежит к этой квартире? -- спросил Тольский у старика.
-- Никак нет-с, отдельно; мезонин не сдается. В сем доме барин наш изволили жить до своего отъезда за границу. Мебель и кое-какое имущество приказали запереть в мезонине-с, беречь, значит, до своего возвращения из чужих краев; так мезонин и стоит запертой-с.
-- А давно уехал твой барин?
-- Давно, более пяти годов...
-- Сколько лет твоему барину? -- полюбопытствовал Тольский.
-- Да лет с полсотни, а может, и побольше... При покойном императоре Павле Петровиче наш барин занимал видное место, также и в начале царствования Александра Павловича... Да с Аракчеевым Викентий Михайлович не поладили...
-- Стало быть, твой барин -- хороший человек, если не поладил с Аракчеевым.
-- Добрейшей души человек; дай Бог ему здоровья на многие лета! -- И старичок дворецкий, сняв картуз, усердно перекрестился.
Дом понравился Тольскому, и он, несмотря на предупреждение о нечистой силе, снял его, вручив дворецкому задаток, а на другой день и совсем переехал со своей немногочисленной дворней.
V
В тот же день кучер Тольского Тимошка пришел из ближайшего кабака, где успел уже свести знакомство с целовальником, сильно встревоженный и обратился к своим товарищам-дворовым с такими словами:
-- Ну, братцы мои, попали мы на фатеру.
-- А что? -- спросил у него камердинер Тольского Иван Кудряш.
-- В доме, куда мы переехали, черти живут, -- робко и таинственно промолвил Тимошка, поглядывая на товарищей.
-- Ври, дурачина! С чего взял? -- остановил его барский камердинер.
-- Провалиться, не вру... Сейчас целовальник мне сказывал: "Напрасно, -- говорит, -- твой барин в дом Смельцова переехал; там, -- говорит, -- черти вам житья не дадут. Много охотников было на дом Смельцова; поживут день-другой, да и вон; не один год дом-то пустует. И твой барин не проживет в нем недели, съедет". Да и не один целовальник о том сказывал. Народу в кабаке было немало... Все то же говорили... что от нечистой силы житья нам не будет. Теперь, как только пробьет, говорят, полночь, сейчас и начнется работа у чертей. Пойдет по всему дому дым коромыслом, шум, стук. Стулья, столы пойдут по комнатам плясать; посуда в буфете трясется, песни запоет нечистая сила, а то хохот такой поднимет, что волосы станут дыбом и по телу мурашки пойдут, -- рассказывал кучер и сам дрожал, как в лихорадке, от своего рассказа.
Дворовые слушали его с испуганными лицами, некоторые крестились.
-- Все это -- враки, бабьи сказки! -- авторитетно промолвил камердинер, хотя и на него рассказ Тимошки произвел некоторое впечатление.
-- Все, брат Иван, врать не станут. Видно, неспроста идет нехорошая молва об этом доме.
-- Не верьте, ребята, все пустое! -- стал успокаивать дворовых барский камердинер, но его слова не достигли цели: дворовые боялись ложиться спать на новой квартире, собрались все в кучу и ожидали какого-нибудь сверхъестественного явления, вздрагивали, прислушивались.
Однако первая ночь прошла благополучно, ничего необычайного не случилось.
Простые слова «Здесь лежит Суворов» написаны на памятнике одного из величайших полководцев России.Воин и христианин, герой и скромнейший из подданных российской империи, отец солдатам и слуга царям — вот неизвестный образ Суворова, о котором рассказывается в двух исторических романах этого сборника.
Царствование императора Александра I, пожалуй, одна из самых противоречивых эпох русской истории.И вроде бы по справедливости современники нарекли императора Благословенным. Век Просвещения уже не стучался робко в двери России, на щёлочку приоткрытые Екатериной, он широко шагнул в российскую жизнь. Никогда ещё и русское оружие не покрывало себя такой громкой славой.Но и скольким мечтам в России так и не суждено было сбыться…
Дмитрий Савватиевич Дмитриев (1848–1915), прозаик, драматург. Сын состоятельного купца. После разорения и смерти отца поступил писцом в библиотеку Московского университета.С конца 80-х годов пишет в основном романы и повести, построенные на материале русской истории. Это прекрасные образцы исторической беллетристики, рисующие живые картины «из эпохи» Владимира Красное Солнышко, Ивана Грозного, Алексея Михайловича, Петра I, Павла I и др.Романы Д. С. Дмитриева привлекают читателей обилием фактического материала, разнообразием бытовых сцен, легким слогом повествования.Роман «Золотой век» (М., 1902) повествует об эпохе царствования Екатерины II.
Царствование императора Александра I, пожалуй, одна из самых противоречивых эпох русской истории.И вроде бы по справедливости современники нарекли императора Благословенным. Век Просвещения уже не стучался робко в двери России, на щёлочку приоткрытые Екатериной, он широко шагнул в российскую жизнь. Никогда ещё и русское оружие не покрывало себя такой громкой славой.Но и скольким мечтам в России так и не суждено было сбыться…В дванный том вошли следующие произведения:Д. С. Дмитриев – Два императора;Д. С. Мережковский – Александр Первый.
Роман повествует о годах правления российского императора Петра II.В бескомпромиссной борьбе придворных группировок решается вопрос, куда пойдет дальше Россия: по пути, начатому Петром I, «революционером на троне», или назад, во времена Московской Руси. Пётр II предпочитает линию отца, казнённого дедом. Точку в этой борьбе поставит неожиданная смерть юного Государя.
Дмитрий Савватиевич Дмитриев (1848–1915) – писатель, драматург. Родился в Москве в купеческой семье. Воспитывая сына в строго религиозном духе, отец не позволил ему поступить в гимназию. Грамоте его обучила монашенка. С 1870-х годов Дмитриев служил в библиотеке Московского университета, тогда же он начал публиковать рассказы, сценки, очерки, преимущественно бытовые. В 1880-е он сочиняет пьесы для «народных сцен», отмеченные сильным влиянием А. Н. Островского. С конца 1890-х Дмитриев пишет в основном исторические романы и повести (их опубликовано более шестидесяти)
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.