Русский ад. Книга вторая - [38]
Он сидел, погруженный в себя, и говорил с трудом, очень спокойно, но твердо.
— Копелев, Лакшин, Войнович, ясно же выбрана линия: опорочить имя. В Древнем Риме был когда-то такой обряд: изъятие имени.
— Нобелевские имена не умирают.
— Еще как! Десятки примеров. Кто знает, что Чазов — нобелевский лауреат? Кто читает Шолохова? А главное, зачем?
Наташа не ответила.
— Поехали, наверное… Когда едешь, веселее как-то… — предложил он.
…«Шевроле» завелся только с третьего раза. Совсем старенький, продать бы его поскорее…
И опять они всю дорогу молчали: Александр Исаевич был какой-то потерянный, не в своем контуре. — Левка, Левка… пишет грубо, с патетикой; правдивость, видите ли, у Александра Исаевича дает трещины и обваливается… И все это только потому — Копелев не сомневается, что Александр Исаевич провозгласил себя «единственным носителем единственной истины».
Интересно: если бы Солженицын жил где-нибудь далеко от Москвы и там, в его укрывище, родились бы «Один день…», «Матренин двор», «Раковый корпус», «В круге первом» и, наконец, «Архипелаг»… — послушайте, если бы он сразу, в один день предъявил бы человечеству все свои книги, его бы тут же назвали святым!
Если происходит Обретение, если он, бывший солдат и бывший узник, вдруг получает — для чего-то — еще одну жизнь и в ней, в этой жизни, из ее духа, из ее подвига (вся жизнь как подвиг) рождаются, одна за другой, его великие книги… почему тогда свои, прежде всего свои, сегодня ведут себя так, будто он, Солженицын, всем им чем-то обязан?
Вот только где они, наконец, те его читатели, его знакомые и незнакомые друзья, кому он «невидимым струением» посылал — все эти годы — свои книги? Почему Копелеву, Войновичу всем если кто и возражает сейчас, так только Юра Кублановский, но у Кублановского — мягкое перо, он поэт, а ведь в лицо-то Александру Исаевичу несется настоящая агрессия…
Описывая в «Красном колесе» Надежду Крупскую, он заикнулся было, что Ленину жилось с Крупской скучно и поэтому —; тяжело.
Копелев почему-то решил, что «цюрихский» Ленин — это автопортрет самого Александра Исаевича, а Крупская «списана» с Натальи Дмитриевны: «Жить с Надей — наилучший вариант, и он его правильно нашел когда-то… Мало сказать, единомышленница. Надя и по третьестепенному поводу не думала, не чувствовала никогда иначе, чем он. Она знала, как весь мир теребит, треплет, раздражает нервы Ильича, и сама не только не раздражала, но смягчала, берегла, принимала на себя. На всякий его излом и вспышку она оказывалась той же по излому, но — встречной формы, но — мягко… Жизнь с ней не требует перетраты нервов…»
И опять они стояли на какой-то опушке.
«Людям — тын да помеха, а нам смех да потеха!» И он, Солженицын, уже не писатель, оказывается, а пропагандист и иллюстратор! Все, все идет в ход, любая чушь: и забор в Пяти Ручьях — шесть метров с видеокамерами, и погубил он, Солженицын, свой талант точно так же, как Шолохов когда-то погубил себя грязным крестьянским «первачом»!
Асфальтовые дороги через полуголый лес — вот как к этому привыкнуть?
Наташа вышла из машины и потянула его за собой.
— Я сейчас, сейчас… — пообещал Александр Исаевич.
Он обернулся. Школьная тетрадка в линейку по-прежнему лежала на заднем сиденье автомобиля; он с ней не расставался в последние месяцы.
«Конспект, — написано на обложке. — Др. слав. История».
Какой почерк, а? Мелкий-мелкий, буковки как семечки.
«Тихий Дон». Главный вопрос: чего стоит человеку революция?
Солженицын. Главный (и без ответа) вопрос его нынешней жизни: чего стоит человеку эмиграция?
Вся русская история — в этой тетрадке:
— культурные народы Римской империи и Близкого Востока (слово «близкий» Александр Исаевич дважды подчеркнул) считали славян разбойниками и дикарями; такими они и были (Vl-УШ);
— жизнь у славян не дружная, племена жест, нападают др. на друга. Грабеж (по занятиям) на пер. месте, за ним — торговля и землед;
— предм. вывоза (продажи) у ел.: меха, мед, воск. Но осн. источник дохода — рабы. Славяне постоянно продают друг друга в рабство. Сильные с удовольст. торгуют слабы ми, полубольными; все араб, и европ. рынки «забиты» рабами-славянами. Между славянами постоянная внутренняя война. Слово «раб» (в английском — «slave», у французов — «esclave») от слова «славянин» (подчеркнуто дважды). В Средневековье словечко «дулос» («раб») вытеснено словом «склавос» — так др. греки именуют славян.
«Slave», «esclave» — вся планета знает (говорит), что славяне — это рабы. Теперь вопрос: рабы Древнего Рима — это тоже славяне?..
Даже монголы, азиаты с рысьими глазами, не торговали др. другом и своей ближ. родней.
Разве предки немц., белы, могли выжить в пещ. Колизея, где пр. доб. свинец? — А светлокудрые, ничего… — выж.!
Кстати, о светлокудрых. Когда Владимир Васильев в Большом театре танцует «Спартак», он… кто? Кого он танцует? Итальянца, что ли?
На с/д в плену выж. только те славяне, кто не ценит свою жизнь. Насмерть бьется на гладиаторских боях. Им. насмер. иначе не умеют. У ел. вся жизнь есть несконч. поединок. Их отл. закалили лесные дебри и войны друг с другом. Не ведают страха. На медведя с рогатиной ходили.
Сразу после первого издания книга Андрея Караулова «Русский ад» стала бестселлером: читатели называли ее эпопеей и сравнивали с «Тихим Доном» Шолохова. Нынешнее издание переработано автором и дополнено новыми главами — Караулов идет вперед, его анализ беспощаден, он пишет только о самом главном и самом страшном — о том, как вслед за Советским Союзом была предпринята попытка сокрушить Россию.
«Приближение к преисподней» — первая часть романа известного тележурналиста, автора программы «Момент истины» Андрея Караулова. Действие происходит в 1992 году. Только что распался СССР, но начинает уже распадаться и Россия, гибнет ее экономика, промышленность, оборона, наука, образование… Автором ярко и со знанием дела представлена картина острейшего кризиса, который поразил тогда Россию. Он открывает нам тайную подоплеку событий, предшествовавших кровавым дням Октября 1993 года. Герои романа Караулова — те, кто управлял Россией в это время.
«Сложная история у нашей страны», — пишет в своей исповеди бывший (как его называли) «кремлевский принц». Ведь советско-партийная номенклатура 70-х годов прошлого века была убеждена, что, женившись на дочери Генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева, Юрий Чурбанов (1936–2013) вытащил счастливый билет. Народная же молва не очень деликатничала, пустив по свету поговорку «Не имей сто баранов, а женись, как Чурбанов». И действительно — карьерный взлет, генеральские погоны, доступ к высшим эшелонам власти в СССР. А потом — демонстративный арест, «узбекско-кремлевское дело», исключение из партии, лишение наград и званий, конфискация имущества, суд… И — 12 лет колонии строгого режима, где пришлось о многом подумать, многое осмыслить и переосмыслить, увидеть собственную жизнь и жизнь всей страны под иным ракурсом.
Беловежье 1991 года, последние дни Советского Союза, время судьбоносных, как любили тогда говорить, решений... Вот та историческая реальность, которую с азартом принимается осваивать в этой книге Андрей Караулов — известный, очень одаренный и очень осведомленный журналист, автор быстро исчезающих с прилавков книг и популярный ведущий телепередач. Свой «момент истины» он предпочитает искать на этот раз не на привычных ему маршрутах прямой документалистики, а в жанре исторической романной прозы, где причудливо перемешаны всем нам известные факты и очевидный художественный вымысел (или домысел), психологические гипотезы и реконструкции.
Журналиста, телеведущего, писателя и публициста Андрея Караулова знает вся Россия. Его передача «Момент истины» до сих пор бьет все рекорды популярности на российском телевидении. Книга А. Караулова, представленная вашему вниманию, написана им на основе эксклюзивного материала о геноциде русских на Украине. Автор рассказывает, кто и почему проводит этот геноцид, как на практике осуществляется поддержка Западом антирусских сил; отдельно он останавливается на причинах антироссийской политики Запада.По мнению Караулова, русофобия Запада будет только нарастать, а Украина стала полигоном для испытания всевозможных способов по рассеиванию и уничтожению русского народа; эти способы подробно описаны в книге.
«Юность разбойника», повесть словацкого писателя Людо Ондрейова, — одно из классических произведений чехословацкой литературы. Повесть, вышедшая около 30 лет назад, до сих пор пользуется неизменной любовью и переведена на многие языки. Маленький герой повести Ергуш Лапин — сын «разбойника», словацкого крестьянина, скрывавшегося в горах и боровшегося против произвола и несправедливости. Чуткий, отзывчивый, очень правдивый мальчик, Ергуш, так же как и его отец, болезненно реагирует на всяческую несправедливость.У Ергуша Лапина впечатлительная поэтическая душа.
Сборник «Поговорим о странностях любви» отмечен особенностью повествовательной манеры, которую условно можно назвать лирическим юмором. Это помогает писателю и его героям даже при столкновении с самыми трудными жизненными ситуациями, вплоть до драматических, привносить в них пафос жизнеутверждения, душевную теплоту.
Герой романа «Искусство воскрешения» (2010) — Доминго Сарате Вега, более известный как Христос из Эльки, — «народный святой», проповедник и мистик, один из самых загадочных чилийцев XX века. Провидение приводит его на захудалый прииск Вошка, где обитает легендарная благочестивая блудница Магалена Меркадо. Гротескная и нежная история их отношений, протекающая в сюрреалистичных пейзажах пампы, подобна, по словам критика, первому чуду Христа — «превращению селитры чилийской пустыни в чистое золото слова». Эрнан Ривера Летельер (род.
Если в двух словах, то «желание исчезнуть» — это то, как я понимаю войну.
С Вивиан Картер хватит! Ее достало, что все в школе их маленького городка считают, что мальчишкам из футбольной команды позволено все. Она больше не хочет мириться с сексистскими шутками и домогательствами в коридорах. Но больше всего ей надоело подчиняться глупым и бессмысленным правилам. Вдохновившись бунтарской юностью своей мамы, Вивиан создает феминистские брошюры и анонимно распространяет их среди учеников школы. То, что задумывалось просто как способ выпустить пар, неожиданно находит отклик у многих девчонок в школе.