Русский ад. Книга первая - [170]
Лизу Русакову, пухленькую пятнадцатилетнюю девочку, сотрудники НКВД доставили в особняк Лаврентия Павловича прямо со школьного двора. Как завороженная, стояла Лиза у портрета генералиссимуса в гостиной. «Чего уставилась? — спросил Берия.[13] — Сейчас я хозяин в стране!»
О встрече с Берией, об этой фразе Лиза Русакова донесла лично товарищу Сталину. Письмо дошло. Власик доложил. — И что? Вскоре исчезнет Власик, а не Берия.
Когда Иосиф Виссарионович умрет, Микоян, самый трусливый человек в Кремле, в клочья разорвет его портрет. Прямо на глазах охраны.
— Что вы делаете? — закричал Хрусталев.
— Усатого рву… — ухмыльнулся Микоян.
Через несколько дней Хрусталев тоже исчезнет. Все охранники дадут подписку никогда не рассказывать, как умирал на самом деле товарищ Сталин.[14]
Особняк Берии в Москве, дачи Маленкова или Хрущева, та же Пицунда, кстати, это уже иной стиль жизни; скорее уж Сталин был — в этом смысле — внесистемным человеком. Выбирая квартиру в Кремле, Троцкий, например, сразу потребовал выделить ему «собственную половину» Большого Кремлевского дворца: царские покои, нескончаемая анфилада комнат, одна за одной, одна за одной…
И просьба Троцкого, надо сказать, никого не удивила, даже Ленина.[15] Революция — это всегда потеря здравого смысла. Всегда! Да, обмануть Кремль, получив от «властей предержащих» все, что Кремль, «сука власть» могут дать («делиться надо!») человеку, но у Александра Исаевича неисправимо лагерный мозг! Досифей XX века. Встречаются на Руси такие люди: скорее погибнут, чем подвинутся. А Ростропович — наоборот, любит прихвастнуть, «уйти в винт», как он говорил, водился за ним такой вот веселый грех. Но историю, серьезно озадачившую Александра Исаевича, рассказал (в компании друзей) не Ростропович, нет, — рассказал его молодой товарищ, дирижер Павел Коган.
А лучше бы и не знать… честное слово!
Декабрь 73-го, страшная пора: КГБ ищет «Архипелаг», «Круг» и все последние тексты, вышедшие из-под пера Александра Исаевича.
«Сука власть» озверела. Правда, Андропов колеблется: если Солженицын покажет ГУЛАГ так, что весь мир вздрогнет (именно так: весь мир)… что ж, может быть, не так уж это и плохо, в самом деле. Запад и Соединенные Штаты лишний раз почувствуют внутреннюю советскую силу. Книги Солженицына не имеют права ускорять историю. Тем более выкручивать истории руки.
Поэтому «гебуха» — ищет.
Солженицын по-прежнему дружески близок с Вишневской и Ростроповичем. О них, об этой «тройке великих негодяев», пишут нынче все газеты. Особенно «Литературка». И опять — он чудом (снова чудом!) остался жив. Пережил покушение. Новочеркасск, его убийца-подполковник КГБ Иванов, укол рицином, три месяца в кровати, дикая боль, почти паралич.
«Вся возвращенная мне жизнь с тех пор не моя в полном смысле этого слова: она имеет вложенную цель…»
Самое трудное для русского человека — поверить, что он наконец счастлив.
Так вот, история: Ростропович и Коган возвращаются в Москву с гастролей. В самолете стюардессы дружно обносят Ростроповича. Даже стаканчик с минералкой пронесли мимо. А как? Враг народа! У него на даче, в зеленом сарайчике, похожем на ангар, живет Солженицын:
Ну а самое главное — он не Солженицын, а Солженицер, сионист, да и Ростропович этот… черт знает что за фамилия!
Самолет снижается.
— У тебя, Пашенька, — Ростропович свесил очки, — с транспортом без стеснения? Так: ты тогда во вторую машину грузись, но не удивляйся, я с генералом армии в первой поеду…
Приземлились в Домодедово. К трапу подлетают «Чайка» и «Волга». Из «Чайки» выходит, улыбаясь, Николай Анисимович Щелоков, целует Ростроповича, они садятся и уезжают.
— Я остолбенел, — признавался Коган. — Явление Архангела Михаила меня бы удивило меньше, чем Щелоков в мундире генерала армии, лично встречавший Ростроповича. Сначала я подумал — арестовали Славу, в кутузку повезли! А потом сообразил, что едут они куда-то на пьянку…
Подходят двое. Козыряют:
— Товарищем Коганом вы будете? Мстислав Леопольдович приказал домой вас свезть. — «Волга» распахнулась. — Удобнее здесь? Или на втором сиденьице?..
— А у Коленьки… праздник был, диссертация, по-моему, — объяснял Ростропович. — Ну и, как всегда, небольшой концертик на даче. Вот меня, раба Божьего, прямо на Политбюро и доставили, то есть на дачу, на свежий воздух, в неофициальную, значит, обстановку. Мы там лихо до ночки развлекались…
В тот вечер на даче Щелокова выпивали (под «концертик») почти все руководители Советского Союза. Даже Андропов приехал, хотя у Щелокова с Андроповым были, мягко говоря, непростые отношения…
Обмануть, обмануть советскую власть! Так ее, гадину, развести… пусть и прислуживает, пара «концертиков» на дачах — пустяки, о которых и говорить-то не стоит, но в «минуты роковые» вести себя (Запад все видит!) исключительно по сердцу и по уму! Или Слава, друг и благодетель Слава, перед тем, как умчаться на Запад, причем умчаться с таким расчетом, чтобы: а) и многолетние визы были и б) был бы образ «узника совести» (тоже деньги!), или Слава, в обмен на какие-то услуги, заручился здесь, в Москве, поддержкой тех товарищей в генеральских мундирах, кто имеет решающее слово?..
