Русские в Берлине - [97]

Подписано: Кирште, штурмбаннфюрер СС».

Всех пациентов, которые обратились к русским офицерам с просьбой отпустить их на основании того, что сюда их поместили без достаточных на то причин, перенаправили к немецким врачам «с указанием отпустить их». Русские не только не «опустошили сумасшедший дом Виттенау», но и просто не выпустили людей без достаточных на то причин. Они лишь приказали отпустить отдельных вполне вменяемых пациентов.

Только один раз они велели немецким врачам освободить сразу 150 пациентов, включая тех, кого поместили сюда по приговору суда. Некоторые из них пропали, а других вскоре пришлось вернуть обратно по приказу русских.

«В то время из рядов обитателей нашего заведения вышло немало самозваных судей и прокуроров, – рассказал автору доктор Д. – Помню, как я отправился в только что сформированный местный суд в Райниккендорфе, где должен был засвидетельствовать непригодность человека к пребыванию на свободе. Меня направили к главному обвинителю, доктору Икс, и когда я вошел в его кабинет, то обнаружил, что он был старым пациентом Виттенау».

За исключением этого упущения, русские позволили персоналу клиники спокойно делать свое дело. Особенно были рады назначению майора Солина. Он представился доктору Д. со словами: «У нас здесь должен быть порядок, иначе нас обоих расстреляют». Сложилось дружеское сотрудничество, благоприятное и для администрации, и для пациентов.

Позднее Виттенау передали французам, которые поместили пациентов в пятую категорию питания (с так называемыми голодными, или кладбищенскими, талонами) – с ужасными последствиями. В любом случае снабжение заведения стало к тому времени крайне напряженным, потому что Виттенау оказался заполненным «нормальными» пациентами, став скорее госпиталем, чем психиатрической клиникой. Когда главный врач отправился к французскому коменданту, чтобы выпросить побольше еды, ему просто молча вручили документ, показывающий, на каких рационах приходилось жить жителям Парижа во время немецкой оккупации. «Я был рад, что он не спросил моего мнения на этот счет».

Точно так же, как русские старались как можно меньше пересекаться с обитателями Виттенау, в других немецких клиниках они делали все возможное, чтобы не нарушать их жизнь. Поэтому множественные утверждения, будто они вели себя, как варвары, могут быть отметены, как во многом антисоветская пропаганда. Рассказ сестры Е., работавшей в клинике Диаконии имени Пауля Герхарда[113] с 1943 года, вероятно, можно считать типичным повествованием о том, что происходило в большинстве госпиталей и клиник.

«В последние дни перед освобождением повсюду вокруг нас шли уличные бои. Доставляли женщин, которые получили ранения при попытке раздобыть еды. Длинные очереди перед магазинами представляли собой отличную мишень для русских летчиков. К тому времени наша клиника оказалась совершенно переполненной – она осталась единственной на районы Тегель, Западный Райниккендорф и Фельтен. Из-за перекрытых дорог и взорванных мостов до соседней клиники им. Вихрова с нашей стороны было не добраться. Снабжение больных продовольствием оставалось прекрасным до самого конца.

Последние несколько часов перед приходом русских были просто кошмарными. Мы потеряли всякую связь с внешним миром, рация замолчала, на дороге царила мертвецкая тишина. Посчитав ее более чем неестественной, я вышла на Мюллерштрассе. В дверях на противоположной стороне улицы я заметила русского солдата с автоматом. Он подошел ко мне и что-то сказал по-русски. Я поняла, что он хочет, чтобы я убедила группу немцев, все еще сражающихся неподалеку, прекратить бессмысленное сопротивление. Я притворилась, будто не поняла, о чем он говорил, и вернулась в подвал клиники. Здесь я сообщила врачам и персоналу клиники о появлении русских. Затем зазвонил все еще работавший внутренний телефон, и русский голос попросил нас подойти к регистратуре. Танки уже снесли ограду в задней части территории клиники, а спереди появились солдаты с оружием. Естественно, мы не сопротивлялись. Офицер сказал нам, что в клинике разместится их штаб, и в течение часа вся территория, включая парк, превратилась в военный лагерь. Нам пришлось остаться в подвале, откуда нам было видно, как они устанавливают полевые кухни. Лаборатория и котельная превратились в конюшни. Также был развернут полевой госпиталь, а погибших и умерших от ран русских хоронили в парке.

Днем позже наша медицинская деятельность, которую во время боев мы были вынуждены перенести в подвал, стала значительно напряженней. Толпы беженцев устремились из центра города как в Тегель, так и в обратном направлении. Мирное население считало клинику раем для беженцев, и мы старались накормить их. Временами у колонки выстраивалась очередь за водой человек в триста. Через два дня после оккупации мы начали готовить горячее питье на резервных горелках. Немцам кухня больше не принадлежала. Как-то три лошади русских убило шальным снарядом. И через полчаса от них остались только скелеты; жители окрестных домов «очистили» все остальное.

Мы припрятали все наше самое необходимое медицинское оборудование. Бывший бельгийский военнопленный, который оставался здесь еще несколько дней после освобождения, спас наш рентгеновский аппарат, написав на нем «kaput» по-русски. Еще он уберег пациенток целого блока от изнасилования, написав на стене мелом «Запретная зона – туберкулез» огромными кириллическими буквами. Когда этот бельгиец, которого нам прислали в качестве санитара в гитлеровский период, отправился домой, мы отдали его одежду раненым немецким солдатам, дабы после выписки они могли спокойно проходить мимо русских патрулей – само собой, всех мужчин в форме задерживали. Когда русские наконец оставили нашу клинику, они забрали все пишущие и швейные машинки, чтобы дарить их немецким женщинам, с которыми они знакомились на улицах».