Русские в Берлине - [96]

Менее привилегированным, но, по крайней мере, столь же надежным было убежище под Рейхсбанком. Наступление русских на Одере застало директора банка врасплох, в своей летней резиденции на озере Гросер-Мюггельзе. Когда он услышал грохот русских орудий, то сразу же посадил свою жену и собаку в каноэ, переправил их через Мюггельзе и греб по Шпре до самого моста Яновитц, под которым им пришлось спрятаться во время авиационного налета. Лодку он оставили возле Девичьего моста, и пешком они добрались до бомбоубежища под новым зданием Рейхсбанка.

«Здесь обосновалось около тысячи человек, включая почти 400 членов банковского персонала» (Отто О., директор Рейхсбанка, из эксклюзивного интервью). Буфет до сих пор работал, и имелись приличные запасы продуктов. О. организовал общественное питание для всех обитателей. Его назначили уполномоченным по гражданской обороне, и, когда в подвальном хранилище начался пожар, он схватил по дороге огнетушитель и постарался сбить пламя.

Когда русские подошли ближе, несколько старших банковских чиновников перебралось вместе с семьями в главное хранилище, чувствуя себя за стальными дверями в большей безопасности. Хранилища находились тремя этажами ниже поверхности земли. В самом нижнем, где обычно хранился золотой запас (который, к разочарованию русских, заблаговременно вывезли в надежное место), стояли тысячи сейфов с ценными вещами и одеждой служащих банка; их поместили туда еще во время авиационных налетов союзников. На среднем уровне хранились тюки банкнот стоимостью в несколько миллионов марок, а также незначительная часть золотого запаса. Обитатели хранилищ, всего около 150 человек, жили на верхнем уровне. Они могли бы оставаться там до тех пор, пока русские не вырезали бы двери при помощи автогенов, однако предпочли передать здание с рук на руки как положено, как подобало добросовестным чиновникам. Из хранилищ до самого последнего момента можно было дозвониться до членов совета директоров банка, чьи дома находились в Далеме, жилом районе Берлина. 2 мая последние приказали открыть хранилища. «Первым вошел гражданский с винтовкой на плече. Им был явно поляк, исполнявший роль переводчика. Вслед за ним через стальные двери вошли русские офицеры. И хотя они были разочарованы, поскольку в хранилищах не оказалось золота, с его обитателями они обращались очень вежливо. Они отобрали и увели 13 старших чиновников, включая директора О. Последний вернулся в Берлин только через пять лет, и все это время его жена не знала, жив ли он или нет.

Россказни, будто русские вывозили золотые слитки целыми грузовиками, такая же сказка, как и затопленные тоннели метро или массовый роспуск психически больных пациентов из психиатрической клиники Виттенау. Вольфганг Леонгард упоминает последнее в своей, во всем остальном столь волнующей книге Die Revolution entlasst ihre Kinder (на русском языке книга вышла под названием «Революция отвергает своих детей», London, Overseas Publications Interchange Ltd, 1984 г.). Леонгард также ссылается на так называемое «дело Шпалингера», то есть на дело пациента изолятора Виттенау, который учинил страшную суматоху, когда выпустил листовки, извещающие, что он принял на себя всю полноту власти «от имени Совета рабочих и солдат Берлина». Если Шпалингер действительно был сумасшедшим – а он, как видно из текста, таковым и являлся, – социалистом, а не безумным нацистом, то, как таковой, он должен был вполне удовлетворять Вольфганга Леонгарда 1945 года, который тогда все еще был коммунистом. Многое из сказанного Леонгардом легко опровергается – например, утверждение, будто Шпалингер обнаружил единственную уцелевшую в Берлине типографию «рядом с психиатрической лечебницей». Во-первых, осталось несколько уцелевших типографий, и, во-вторых, та, о которой упоминал Леонгард, находилась не «рядом с психиатрической лечебницей», а в ней самой. Печатал листовки не сам Шпалингер, а один член коммунистической партии, и делал он это с явного разрешения советского коменданта, майора Солина. «Он до такой степени присвоил себе право пользоваться печатным прессом, что нам пришлось пожаловаться Солину. Майор лично сходил посмотреть и в результате согласился с нами» (из эксклюзивного интервью доктора Фрица Б.).

Виттенау был занят днем 29 апреля. Русские разместились в главном здании, которое с тех пор было закрыто для всех немцев. Еще они выбросили все документы и картотеки в окно. Тем временем войска разбили лагерь в парке перед клиникой, с домашним скотом и всем остальным. Поставили полевые кухни и наиболее безобидным пациентам, которые помогали в уборке, давали дополнительное питание. «Русские обращались с пациентами, как с обычными немцами. Они не считали их ни неполноценными, ни жертвами фашизма. Не было изнасиловано ни одной пациентки».

В Советском Союзе немцы обходились с душевнобольными пациентами совсем противоположным образом, как видно из «Рапорта в рижскую Регистрационную палату». Цитируется по «Документам оккупационной полиции», Москва, 1963, с. 113:

«Рига, 19 мая 1942 г. Секретно.

Настоящим подтверждаю, что 368 неизлечимых душевнобольных, список которых прилагается, были ликвидированы 29 января 1942 г.