Русские в Берлине - [102]

«Не говорите, но действуйте! Вам никогда не переубедить русского. …Он говорит лучше вас. …Ваше дело – действовать. Русский считается только с действием, поскольку сам он слаб и сентиментален. «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет. Приходите княжить и владеть нами». Таков был лозунг русских, когда формировалось их государство и когда они впервые призвали норманнов. Такое их отношение пролегает красной чертой через правление монголов, поляков и литовцев, через царское самодержавие и немецкое правление – вплоть до Ленина и Сталина. Все русские желают быть хорошо управляемой массой, и немецкое вторжение вполне способно воплотить в жизнь их желание. …Вам следует быть людьми действия… и тогда русские по собственной воле склонятся перед вами. Не применяйте к ним немецкие стандарты и обычаи. Забудьте все, чему вас учили в Германии, – кроме самой Германии» (Государственный архив СССР, хранилище 7021, реестр 148, ячейка 15, т. 59–63).

Теперь читатель не может не признать, что после подобных директив было далеко не просто побудить Красную армию все забыть и подставить другую щеку. Официальные советские попытки, предпринятые в этом направлении, основывались не только на идеологических и политических установках, но и на соображениях дисциплины.

Еще 1 марта 1945 года Военный совет 1-го Белорусского фронта, после страшного произвола, учиненного советскими войсками в Восточной Пруссии, издал «основополагающую директиву», объявлявшую, что любое нарушение дисциплины будет пресекаться жесточайшим образом. С начала мая советские армейские газеты требовали крепить дисциплину, естественно не вдаваясь в подробности конкретных случаев произвола, из-за которых возникла необходимость появления такой директивы. Снова и снова советским солдатам напоминали, что они являлись «представителями Советского государства» за рубежом и что они должны вести себя достойно и дисциплинированно, «дабы в мире не пострадала репутация Красной армии». Майор Давиденко написал в газете «Красная армия»: «На нас смотрят и немцы, и представители других стран. По тому, как ведут себя наши солдаты, они судят о нашей стране, нашем народе и нашей культуре». Существовала даже вражда между журналистами «Красной армии» и другой солдатской газеты, «За Родину», когда первая обвиняла последнюю, будто она предпринимает недостаточно усилий для укрепления дисциплины.

Дабы оценить беспокойство, с которым советское Верховное командование смотрело на встречу своих армий с «западом», нам следует помнить, какого уровня промышленного развития достиг к тому времени Советский Союз.

Представление о русских, которое впечаталось в сознание немцев в 1945 году, во многом осталось неизменным, хотя в современных условиях оно не выдерживает никакой критики. Согласно этому представлению, иван – это или пьяный бандит с хищными монголоидными чертами лица, или обезьяна в военной форме, которая пытается поехать на велосипеде, но не знает, как это сделать, которая пинает машину, если она не заводится, которая распарывает стеганые одеяла, чтобы поваляться в пуху, и которая обращается к человеку «профессор», если у того дома более 20 книг.

Эта искаженная картина так хорошо успокаивала побитое немецкое самолюбие, что стала неотъемлемой частью немецких шаблонных приемов, тем более что в ней имелась некоторая доля правды. Тот Советский Союз, каким он видится современному интуристу, тогда еще не существовал.

Для миллионов солдат, для «нации в военной форме», которую советские генералы привели в Центральную Европу, знакомство с Западом стало своего рода испытанием. В официальной «Истории Великой Отечественной войны» можно прочитать, что фашистская Германия, вплоть до «ее полного поражения, оставалась сильным и опасным противником… все здания, и не только в городах, но и в деревнях, сделаны из камня» (Т. 5. С. 251).

Генералы и маршалы также беспокоились о воздействии на свои войска такой столицы, как Берлин, хоть и опустошенной, но все еще поражавшей их, как преисполненная великолепия и полная сказочных богатств. Они боялись, что войска могут выйти из-под контроля, – и поначалу именно это и произошло. К несчастью, усилия по «образованию» войск оказались не под силу политотделам; чтобы трансформировать вчерашнее «фашистское зверье» в сегодняшних несчастных заблуждавшихся немецких рабочих, требовалось намного больше времени. Следовало провести четкую разграничительную линию, которую простые солдаты были просто не в состоянии различить. Разумеется, монстры так и остались монстрами, однако оставались еще и те, кто сбился с пути, – но как таких отличить от остальных? Все они были немцами, говорили по-немецки и выглядели как немцы, и, чтобы еще больше усложнить дело, некоторые из них все еще продолжали стрелять с крыш.

Невозможно сбрасывать со счетов эту попытку, как полностью неудавшуюся, поскольку мы не можем сказать, что могло бы произойти в Берлине без нее. Повторились бы те же сцены, что и в Киеве, Краснодаре, Двинске[120] и Минске – если упомянуть всего лишь несколько городов в СССР, в которых немцы устроили массовую бойню? Как бы там ни было, политический успех, так много значивший для Сталина, не был достигнут; нарушения дисциплины можно было предотвратить не «образованием», а только более жесткими мерами, включая немедленный вывод войск из крупных городов. После 15 мая Красную армию держали на немецкой земле в куда большей изоляции, чем любую другую оккупационную армию. Но и при этом эксцессы все равно продолжались. Когда в начале июля военный контингент западных союзников занял свои сектора в Берлине, регулярные рейды мародеров из состава советских войск в оставленные ими районы стали вполне обычным явлением, из-за чего Жуков – теперь, когда на кону стояла международная репутация его войск, – вынужден был послать в Москву срочный запрос. В Берлине разместили отборную дивизию, состоящую из молодых солдат, никогда не участвовавших в боях. И именно ей удалось в конце концов восстановить порядок.