Русские ушли - [94]
Майкл жестом показал, что ему безразлично. Откупорил бутылку, плеснул по глотку в бокалы.
— Это вы молодец, — одобрил ротный. — Итак, Вероника. Она известна прежде всего своей гостиной. Самое лучшее общество, умнейшие люди, образованные и красивые. Для нас, курсантов, получить приглашение к Веронике на ужин было все равно что выиграть в лотерею билет в рай. И вот, разбирая почту, я обнаружил послание от нее. Со свойственным ей жизненным прагматизмом она написала, что мое присутствие украсит и облагородит ее салон — я, как уже упоминал, происхожу из очень древнего рода и тайны из этого не делаю. Пригласительный билет, вложенный в конверт, был на пять персон. Я позвал лучших друзей и пришел. Да, Михаил, общество было действительно лучшее…
Майкл хмыкнул.
— …но не сама хозяйка. Хотя не буду лгать. Поначалу я. как и все, подпал под ее влияние. Ей было уже за сорок, выглядела она еще старше, была толста и некрасива даже в ранней молодости. Но из нее ключом била энергия, и это подкупало. Кроме того, я был всего лишь курсантом, и мне льстило ее внимание, подчеркнутое внимание. Я свысока смотрел на людей, уже сделавших карьеру, перед которыми мне столь явно отдавалось предпочтение. Я полагал, что действительно это заслужил.
Одной из любимых тем для бесед была критика армии — среди гостей две трети были офицерами. Я вам скажу, Михаил, разговоры о необходимости реформы в армии идут непрерывно со времен первого упоминания Руси в летописях. Но я, повторюсь, был молод. Меня это живо задевало, потому что я связал с армией свою судьбу, это было мое будущее. Я блестяще выступал со своим мнением и искусно оппонировал чужому. Я был дьявольски убедителен и очарователен. А Вероника писала мне длинные ободряющие письма, если я ввязывался в спор, за которым следовала ссора. Она убеждала меня, что мне самое место в Сенате, что суровая армейская служба — не для таких, как я. Я упрямился и после окончания Корпуса отбыл во Владимир. Расстояние небольшое, кроме того, у Вероники поместье неподалеку. Таким образом, я не чувствовал себя оторванным от общества.
Однако вскоре я начал подмечать перемены. Во время очередного визита Вероника завела очень неприятный разговор. Мне было тяжело возражать, потому что я видел перед собой женщину. Некрасивую и оттого более других нуждающуюся в вежливости. Но она говорила о положении дел в армии, о том, что было моей профессией. И говорила… Впрочем, сейчас обходительность ни к чему. Она огульно хаяла всю существующую систему, ставя нам в пример отряды добровольной милиции в Чкаловской империи.
Я должен объяснить вам, Михаил, что в просвещенных кругах не принято быть патриотом. Искреннее служение своей родине полагается там таким же пороком, как невыглаженная одежда или плохо промытые волосы. Я не шучу. Имперская безопасность, разумеется, знает о подобных настроениях, но никак их не пресекает — незачем, ибо пока разговоры не запрещены, они не перейдут в поступки. Вероника и ее приближенные были, пожалуй, самым радикальным, кружком. Только общаясь с ними на протяжении нескольких лет, я понял, как же они в действительности ненавидят Российскую империю. И ненавидят все ее государственные институты, несмотря на то, что занимают государственные посты. Мне претила эта двуличность. И я патриот.
Вероника считала мой патриотизм этакой возрастной болезнью. Снисходительно терпела. А в тот вечер она впервые попыталась нажать на меня. Ее кружок превращался в политическую ложу. И он нуждался в лидере. В сильном, ярком, обаятельном лидере. Объективно у Вероники не было кандидатов лучше меня. И я смалодушничал. Я обещал подумать вместо того, чтобы отказать.
С этого вечера наши отношения изменились. Вероника следила за каждым моим шагом. Она, когда я упрекал ее в чрезмерной внимательности, объясняла, что растит будущего премьер-министра, на худой конец, военного министра. Обо мне писали в газетах, меня приглашали выступать на телевидении, меня повсеместно стали называть лидером новой волны, провозвестником реформ и будущим страны.
Вероника превратилась в тирана. Я сдержался, когда она запретила мне приглашать в кружок друзей по собственному выбору. Меня насторожило ее заявление, что она не потерпит присутствия в ее гостиной моей невесты — о да, у меня и невеста была. Вероника ее ненавидела. Она шутливо заявляла, что считает меня своей собственностью и не желает видеть подле меня других женщин. Нет, не перебивайте. Я знаю, что вы хотите сказать. Это не та тема, которую мне хотелось бы развивать. Вероника объясняла, что главное для меня — карьера. И она меньше всего хочет, чтобы вместе со мной на политический небосклон приволоклась «какая-нибудь цыпочка с куриными мозгами».
Повздорили мы случайно. Во время одного выступления на телевидении я раскритиковал тезисы программной работы ее супруга. Я полагал, что на правах единомышленника и официального лидера мне такое позволено. Я ошибался. В тот же день Вероника не поленилась навестить меня во Владимире, где я продолжал исполнять свой долг. И там объяснила, что моя роль — поддакивать. Мол, ее муж в десять раз меня умней и опытней, а я — мальчишка, слишком много о себе возомнивший. Что я всем обязан ей, что она меня из казарменной грязи вытащила, а я ей отплатил черной неблагодарностью.
