Русские ушли - [86]

Здесь лежали сугробы. Местами по плечи. Плотные снеговые кучи, сбитые и утрамбованные дворниками. Все вокруг белое и сверкает, а солнце яркое — глаза режет. Майкл подумал, что при первой возможности купит очки, но сердце намекало, что помечтать не вредно. В легкой гражданской куртке поверх хэбэшной формы, с шинелью-скаткой через плечо, в дурацком пробковом шлеме Майкл выглядел клоуном. Особенно на фоне плотно упакованного сопровождающего. А тот, урод меланхоличный, и не подумал предупредить — утеплись, мол, парень, не на пляже.

На перекладных добрались до автовокзала. Тут Майкл не выдержал, забился в грязный сортир и переоделся. Натянул оба комплекта формы, шерстяную поверх хэбэшной, со скрипом втиснулся в тощую стандартную шинель. Сразу почувствовал себя лучше. Но ненадолго. Рейсовый автобус до Южногорска-23 отапливался исключительно человеческим фактором, то есть горячим дыханием пассажиров. Майклу просто не посчастливилось, что этим рейсом ехало мало народу. Он поднял воротник шинели, сунул озябшие руки в рукава, старался не шевелиться, чтобы полы не распахнулись на коленях, и весь путь стучал зубами. Сволочной сопровождающий, в меховой шапке, перчатках и полярном бушлате, привалился боком к единственному теплому месту в салоне — стенке двигателя — и задремал, бросив: «Расслабься, полтора часа ехать».

Ехали дольше, потому что дважды на дороге случались заносы, вызывали техничку и трактор. Вокзал в Южногорске-23 представлял собой дощатый домик со слоем льда, покрывавшим стены изнутри. Там сопровождающий позвонил по таксофону, сказал Майклу: «Ждем. Из части машину пришлют». Машина пришла, да. Через час. Майкл к тому времени окончательно задубел.

Машина — бензиновый внедорожник — была вынослива и неудобна. Русские считали, что военным машинам, даже легковым, хорошие рессоры ни к чему. Все равно дубовые армейские задницы по определению крепче любой сидушки. Зато в этом гробу на колесах было жарко, как в аду. Майкл быстро сомлел от тепла, бензиновой гари и тряски. По пути забуксовали, пришлось вылезать и толкать. Майкл обморозил руки, но заметил это не сразу, а на следующий день. Сразу ему было не до того, он устал и угорел от вони в салоне, его знобило от резкой перемены климата.

Забор с колючей проволокой и КПП Майклу не понравились. Конечно, по сравнению с охранными сооружениями в «Вечном солнце» этот заборчик казался игрушечным, но Майкл отдавал себе отчет: нет нужды городить три полосы со рвом, если часть находится на острове. Бежать-то некуда.

Низкие приземистые здания, будто расплющенные тяжелым серым небом, были разбросаны по территории на первый взгляд хаотично. Через месяц Майкла уже постигло просветление, и он углядел в этом расположении особый смысл. Здания тонули в спрессованном снегу по самые крыши. На крышах тоже лежал снег. В снегу между зданиями были прорыты туннели. И только плац поражал воображение: он был выскоблен до асфальта.

Машина остановилась у квадратного домика чуть повыше остальных. Майклу приказали ждать в прихожей, где он обессиленно привалился к стене и так застыл. Морозный воздух, поступавший не только в часто открываемую дверь, но и через многочисленные щели, слегка отрезвил его. Потом мимо него прошлепал сопровождающий, не повернув головы. Майкл вышел за ним.

— Куда прешь? — огрызнулся тот. — Все, приехали, обратно не повезу.

Майкл растерялся, а солдат растворился в сумерках. За спиной хлопнула дверь, Майкла толкнули в плечо. Обернулся, посторонился. Длинный, тощий как жердь, обмотанная тряпьем, ефрейтор сделал несколько шагов, потом заорал:

— Ну че встал, урод?! Примерз, сукабля?!

Окоченевший Майкл покорно потопал вслед за хамом с ефрейторскими нашивками. Шел и думал: отогреюсь и набью морду.

Никто не собирался дожидаться, пока он отогреется.

Ефрейтор довел его до одноэтажного барака, пробурчал что-то матерное и скрылся. Майкл открыл дверь. Наружу вырвались клубы пара. Пока он переносил онемевшие ноги через порог, маленькое помещение простыло. Так что на его голову обрушился очередной поток брани.

Майкл перестал понимать, что происходит. Он не привык к подобному обращению. Даже в «Вечном солнце» было не так. В лексиконе служащих части слово «урод» встречалось в каждой фразе, как привычное обращение, не требующее опровержения.

Он не обратил внимания на дневального. Слепо потыкался во все двери, чувствуя, как тает иней на бровях, заливая глаза. Отыскал-таки вход в казарму. И, как был в шинели, пошел в тепло.

— Куда прешь, урррод!!!

Крик его удивил. Майкл застыл. На него бежал здоровенный детина, занося кулак. Майкл неуклюже повернулся, чтобы не получить удар в лицо. Голова загудела, но боли он не почувствовал: замерзшие уши онемели.

А потом что-то тяжелое прилетело в спину. Картинка перед глазами смазалась в движении сверху вниз. Майкл врезался переносицей в металлическую стойку двухъярусной койки. По лицу потекло горячее. Он оперся на руки, пытаясь сесть, но по локтю пнули сапогом. Он снова упал, лицом в пол.

…Он очнулся сам. Собственно, Майкл не терял сознания. Он даже слышал, как двое из тех, кто месил его сапогами, переговаривались над его телом. Без особой злобы. «Вот урод, — сказал один. — Специально ж для таких объяву повесили: верхнюю одежду вешать в шкаф. Так нет, каждый новый идиот норовит впереться в казарму в шинели». — «Может, он читать не умеет?» — «Мне пох, че он умеет. Таких если не мудохать каждый день, они и в койку полезут, не снимая сапог».