Русские суеверия - [19]
В. И. Даль дополняет, что Адамовы детки – «все люди в смысле грешников» 〈Даль, 1880〉.
АЛБÁСТА, ЛОБÁСТА, ЛОБÓСТА, ЛОПÁСТА – русалка, шутовка; водяниха.
«Тута камышами по ночам албаста шатается» (перм.); «Глядь, ан за ериком-то девка – знать, лобаста – нагишом, чешет голову, а волосы-то длинные-предлинные, а тело-то лохматое-прелохматое; да как захохочет, да в ладоши ударит – они и пуще того испугались: как бы не зашекотала» (астрахан.).
Слово «албаста», по-видимому, заимствовано из тюркских языков. У татар и киргизов албаста (албасты, албосты) – злой дух.
Албаста – русалка, но русалка «страшная»: отталкивающего вида нагая женщина с громадными грудями и длинными космами волос. Как и русалка, албаста обычно сидит у реки либо озера на камне, расчесывая распущенные волосы. При появлении человека бросается в воду и исчезает.
Лобаста, лобоста, лопаста – несколько измененное название той же «страшной» русалки. Эту русалку, которую во многих районах России отождествляли с водянихой, лешачихой, болотницей, в Терской области описывали так: «лобаста – нагая женщина большого роста, весьма полная», «с громадными, приблизительно в аршин, отвислыми грудями, закинутыми иногда через плечи на спину, и с косами, достигающими до земли. 〈…〉 Она живет в больших болотах, озерах и омутах. Своим видом она наводит страх на людей и, кроме того, захватывает людей, проходящих мимо ее жилища, затаскивает в болото и щекочет сосками своих грудей, щекочет иногда до смерти» 〈Зеленин, 1916〉.
Щекотка – традиционное «занятие» лесных и водяных духов, однако упоминание о вышеописанном ее способе единично.
В поверьях Средней и Нижней Волги лобоста – женщина гигантского роста, «величиной от неба до земли» (саратов., астрахан.).
Тело ее – серая масса, голова косматая, с оскаленными клыками, руки чрезмерно длинные, пальцы скрючены. Лобоста появляется в бурю. Она возникает из тучи, оглушительно смеется. Встреча с нею гибельна.
«Страшная» албаста-лобоста – одна из метаморфоз образа богини плодородия и неуправляемой стихии природы, присутствующего в верованиях многих народов; от нее зависят жизнь и смерть человека.
Так, у татар албасты (албасти) – огромное, устрашающее существо. Она губительна для рожениц, может задавить насмерть. Альбасти (альмасти) таджиков, как и албосты турок, киргизов (очень большого роста, с достигающими земли руками), – дух, опасный для родильниц и новорожденных. Однако подобное существо не только вредоносно, но и необходимо для появления ребенка на свет.
Столь же двойственна, по представлениям алтайцев, тувинцев, албасты (женщина с длинными волосами, без спины). Она способна приманивать человека, вселяться в него, в то же время – приносит удачу в промысле и кормит охотников из длинных, забрасываемых за плечи грудей 〈Дьяконова, 1976〉.
Лобоста Астраханской и Саратовской губерний отдельными чертами своего облика напоминает албасты татар и киргизов. Сходные образы – не обязательно следствие заимствования; они могли возникнуть независимо друг от друга. Высокий рост, «руки до земли», гипертрофированные, иногда закидываемые за плечи груди – их повторяющиеся, характерные черты.
АМБAРНИК, АМБAРНЫЙ (АНБAРНЫЙ) – нечистый дух; домовой, живущий в амбаре.
Амбарник – дух амбара, его «хозяин». Представления о нем расплывчаты, а сведения, полученные от крестьян (печор., арханг., яросл.), немногочисленны и отрывочны.
Отправляясь к амбару во время святочных гаданий, «слушают» – прислушиваются к тому, что в нем происходит. Встав возле амбара, девушки приговаривают: «Суженый-ряженый, приходи рожь мерять!» Если слышится, что в амбаре сыплют зерно, гадающая выйдет замуж за богатого; если же чудится, что пол метут веником, ее ждет замужество за бедняком.
В быличке о святочных гаданиях, где сверхъестественный обитатель амбара прямо назван амбарником, он предстает существом чрезвычайно опасным. «Девки побежали к анбару в Святки (гадать), очертились, как полагается. А тут один мужик хотел попугать девок. Пойду, говорит, в анбар запрусь да нашёпчу им всяко много. Пошел, заперся, а девки прибёжли к анбару под замок и слышат, там кто-то приговаривают: „Лучку мну, в корзинку кладу. Ножку мну, в корзинку кладу. Головку мну, в корзинку кладу“. Девки прибежали в деревню и рассказали мужикам, что слышали. А утром открыли анбар, а тамотки того мужика скрутило. Отдельно ножки, руцки, головка, все как девки слышали. Захотел попугать, самого скрутило» (арханг.) 〈Черепанова, 1996〉.
Нередко в роли вопрошаемого о будущем амбарника выступает оживотворяемое содержимое амбара. Если под Рождество приложить ухо к замку амбара – услышишь, как говорят между собою рыбы, лежащие там (колымчане хранят в амбарах улов). «От них услышишь всю судьбу» 〈Шкловский, 1892〉. Гадая под Новый год, девки кричат у амбара: «Туша, покажи уши!» После чего, резво выскочив из амбара, за ними гоняется поросячья тушка (петерб.).
Жители Новгородчины ходили «слушать судьбу» к туше борова, подвешенной «в замкнутом нежилом помещении». «Одна старуха рассказала про себя такой случай. „Сидели, – говорит, – мы на посидке, и вздумалось нам идти погадать к убитому борову, который висел в амбаре. Пришли к амбару, очертили круг и стали в него. Я первая спросила: „Боров, скажи мою судьбу!“ Боров ответил: „Скажу, только угадайте, сколько горошин в мерке“. Услышав голос, мы в ужасе бросились бежать домой. Бежим и слышим, что за нами кто-то гонится. Оглянулись – какая-то фигура, вся в белом, бежит за нами. Мы в избу и сказали старухе. Та сейчас же одела нам на головы горшки. К нашему ужасу, большая белая фигура схватила нас за головы, сорвала с голов горшки, разбила их вдребезги о стену и тут же с хохотом провалилась сквозь землю… Если бы мы не одели горшки, то лишились бы своих буйных головушек. Случилось же оттого, что мы, когда услышали в амбаре голос, не зааминили, а сразу убежали“».
«Энциклопедия русских суеверий» знакомит читателя со сложным комплексом верований, бытовавших в среде русского крестьянства в XIX–XX вв. Ее основные «герои» — домовые, водяные, русалки, лешие, упыри, оборотни, черти и прочая нечистая сила. Их образы оказались поразительно живучими в народном сознании, представляя и ныне существующий пласт традиционной культуры.Бесспорный интерес вызывают широко цитируемые автором фольклорные и этнографические источники, архивные материалы и литературные публикации. Они приводятся практически без изменений, с сохранением диалектизмов и стилистических особенностей, свойственных рассказчику.Книгу сопровождают авторская статья «О незнаемом», словарь устаревших и диалектных слов и список литературы.
Валькирии… Загадочные существа скандинавской культуры. Мифы викингов о них пытаются возвысить трагедию войны – сделать боль и страдание героическими подвигами. Переплетение реалий земного и загробного мира, древние легенды, сила духа прекрасных воительниц и их личные истории не одно столетие заставляют ученых задуматься о том, кто же такие валькирии и существовали они на самом деле? Опираясь на новейшие исторические, археологические свидетельства и древние захватывающие тексты, автор пытается примирить легенды о чудовищных матерях и ужасающих девах-воительницах с повседневной жизнью этих женщин, показывая их в детские, юные, зрелые годы и на пороге смерти. Джоанна Катрин Фридриксдоттир училась в университетах Рейкьявика и Брайтона, прежде чем получить докторскую степень по средневековой литературе в Оксфордском университете в 2010 году.
Основание и социокультурное развитие Санкт-Петербурга отразило кардинальные черты истории России XVIII века. Петербург рассматривается автором как сознательная попытка создать полигон для социальных и культурных преобразований России. Новая резиденция двора функционировала как сцена, на которой нововведения опробовались на практике и демонстрировались. Книга представляет собой описание разных сторон имперской придворной культуры и ежедневной жизни в городе, который был призван стать не только столицей империи, но и «окном в Европу».
«Медный всадник», «Витязь на распутье», «Птица-тройка» — эти образы занимают центральное место в русской национальной мифологии. Монография Бэллы Шапиро показывает, как в отечественной культуре формировался и функционировал образ всадника. Первоначально святые защитники отечества изображались пешими; переход к конным изображениям хронологически совпадает со временем, когда на Руси складывается всадническая культура. Она породила обширную иконографию: святые воины-покровители сменили одеяния и крест мучеников на доспехи, оружие и коня.
Литературу делят на хорошую и плохую, злободневную и нежизнеспособную. Марина Кудимова зашла с неожиданной, кому-то знакомой лишь по святоотеческим творениям стороны — опьянения и трезвения. Речь, разумеется, идет не об употреблении алкоголя, хотя и об этом тоже. Дионисийское начало как основу творчества с античных времен исследовали философы: Ф. Ницше, Вяч, Иванов, Н. Бердяев, Е. Трубецкой и др. О духовной трезвости написано гораздо меньше. Но, по слову преподобного Исихия Иерусалимского: «Трезвение есть твердое водружение помысла ума и стояние его у двери сердца».
В первые послевоенные годы на страницах многотиражных советскихизданий (от «Огонька» до альманахов изобразительного искусства)отчетливо проступил новый образ маскулинности, основанный наидеалах солдата и отца (фигуры, почти не встречавшейся в визуальнойкультуре СССР 1930‐х). Решающим фактором в формировании такогообраза стал катастрофический опыт Второй мировой войны. Гибель,физические и психологические травмы миллионов мужчин, их нехваткав послевоенное время хоть и затушевывались в соцреалистическойкультуре, были слишком велики и наглядны, чтобы их могла полностьюигнорировать официальная пропаганда.
Эти заметки родились из размышлений над романом Леонида Леонова «Дорога на океан». Цель всего этого беглого обзора — продемонстрировать, что роман тридцатых годов приобретает глубину и становится интересным событием мысли, если рассматривать его в верной генеалогической перспективе. Роман Леонова «Дорога на Океан» в свете предпринятого исторического экскурса становится крайне интересной и оригинальной вехой в спорах о путях таксономизации человеческого присутствия средствами русского семиозиса. .