Русские студенты в немецких университетах XVIII — первой половины XIX века - [57]
К такому новому финансовому положению Марбурга 1730-х гг. добавилась и еще одна черта: там, где возникали значительные денежные потоки, немедленно расцветало ростовщичество. Ростовщики охотно давали деньги студентам, особенно нуждавшихся в них иностранцам, но при этом устанавливали огромные проценты. Уже в 1735 г. это вызвало указ ландграфа Гессен-Кассельского, направленный в защиту студентов и против ростовщичества: «Мы с прискорбием узнали, что многие из иностранцев и здешних граждан, учащихся в Марбургском университете, берут взаймы большие суммы деньгами или товаром, и часто случается, что подобные займы приводят студентов к окончательному разорению и к дебошам, а через то и университет наш может приобрести дурную славу. Поэтому повелеваем, чтобы ни один купец, ни портной, ни парикмахер, ни виноторговец, ни пивовар, ни содержатель кофейни и бильярда, не давал студентам в долг более как на пять гульденов. Всем же ростовщикам, которые берут в залог книги, платье, белье, и тем делают большой вред студентам, строго запрещается принимать подобные залоги. В противном случае, не будет действительна ни одна просьба о взыскании долга; заложенные вещи будут бесплатно возвращены прежним владельцам, а заимодавец подвергнется наказанию»[234]. Однако на практике этот указ не действовал (ландграфу пришлось поэтому его еще раз повторить в 1746 г.), а кредиты студентам раздавались прежним порядком, ярким примером чему и оказалась ситуация с русскими студентами.
Теперь становится понятно, почему они так быстро попали в долговую петлю. Ростовщики и торговцы, знакомясь с представителями далекой России и открывая им кредит, были рады возможности извлечь из этого лишнюю выгоду. «Русская царица богата, и может заплатить даже вдвое больше», — заметил как-то во время пребывания Ломоносова во Фрейбурге химик Генкель, выражая безусловно расхожее представление немцев о России. А еще до отправки в Германию отец одного из студентов Викентий Райзер в письме в Академию предупреждал: «Как водится в маленьких провинциальных городках, всяк старается взять с приезжих, сколько может, но если кто умеет с ними рядиться, то они охотно довольствуются тем, что им дают»[235]. Увы, проницательность Райзера пропала втуне: русские студенты, очевидно, не скоро освоили немецкое умение торговаться.
Описание долга Ломоносова, составленное им самим в январе 1739 г., показывает, что только двум марбургским ростовщикам он был должен 340 талеров — сумму, которая превышала его ежегодное содержание, высылаемое из Петербурга. При этом непосредственные нужды — платье, квартира, дрова — требовали гораздо меньших трат, поэтому просматривавший долговые обязательства Вольф долго удивлялся, куда были израсходованы деньги. Так, квартира, которую занимал Ломоносов вместе с Виноградовым в центре города на Barfüisserstraße и которая принадлежала Екатерине-Елизавете Цильх, вдове старосты реформатской церкви пивовара Генриха Цильха, стоила ему 20 талеров в год, а Виноградову — 28 талеров (очевидно, Виноградов жил на втором этаже дома, а Ломоносов — выше него). Небольшими были и расходы Ломоносова на еду. Уже упомянутый нами марбургский студент И. Пюттер жил в доме напротив Ломоносова и каждый день наблюдал, как тот ел свой завтрак, «состоявший из нескольких селедок и доброй порции пива»[236]. Обедали все трое русских в доме у Вольфа, что обходилось каждому по одному талеру в неделю и еще полталера за ужин, а с 1738 г., когда уже обозначились финансовые трудности студентов, Вольф перестал брать с них регулярную плату за свой стол, вычитая ее в совокупности из следующей приходящей суммы денег. За слушание своих лекций он с них вообще ничего не требовал.
Между тем, ростовщики не брали с русских студентов залогов, зная, что те находятся под опекой самого авторитетного из университетских профессоров. И если в течение первых полутора лет Вольф стремился держаться в стороне от долговых обязательств своих подопечных («Я не мог уведомиться о количестве сделанных ими долгов, так как иначе у меня не было бы отбоя от их кредиторов», — писал он 17 августа 1738 г.[237]), то в конце того же года, наконец, потребовал от них полного отчета. Предчувствуя трудности, Вольф еще с осени 1738 г. выдавал им по талеру в неделю, «чтобы уберечь их от новых долгов». Однако вскрывшаяся сумма поразила профессора: общий долг студентов на январь 1739 г. составил 1371 рейхсталер, причем, как потом выяснилось, это была далеко не полная сумма. Весной 1739 г. к Вольфу действительно потянулись кредиторы русских студентов с новыми счетами. Особенно его возмущал Виноградов, за которым числились долги, о которых тот и не помнил, поскольку «одалживает у всякого, кто только ему верит, а на своих кредиторов, когда они ему напоминают о долгах, нападает со шпагой». В августе 1739 г., т. е. уже после отъезда студентов, их долг, с которым все еще должен был разбираться Вольф, достиг фантастической суммы в 1936 талеров, из которых на долю Ломоносова приходилось 613, Виноградова — 899, а Райзера — 414 талеров.
