Русские студенты в немецких университетах XVIII — первой половины XIX века - [37]

.

Последнее, возможно, наименее влиятельное отличие заключалось в географическом факторе, который все же хочется подчеркнуть. Европа, в особенности средневековая Германия, представляла собой по сути все-таки очень тесный мир: иные крошечные государства можно было обойти за день, а между университетскими городами часто лежало два-три дня пути (современный поезд преодолевает это расстояние за двадцать минут). Естественно, что это способствовало миграциям студентов и профессоров, делало «бродячую науку» (peregrinatio academica) важной составляющей университетской жизни. Идеи, споры быстро переносились из одного университета в другой, делая научное пространство открытым и взаимопроницаемым; с другой стороны, вводилась и возможность конкуренции между университетами, которые боролись за привлечение студентов, стимулируя собственное развитие. Увы, подобные процессы трудно себе представить на просторах России, где даже сама сеть дорог и дорожной инфраструктуры, облегчающей путешествия между городами, сложилась не раньше XVIII в.

Итак, приведенные рассуждения имели целью пояснить, почему в России не возникли ни университеты, ни, собственно говоря, даже общественные потребности в их возникновении и, следовательно, почему среди типов русского общества до конца XVII в. не было фигуры студента. Это, конечно, ни в коем случае не означает отсутствия образованности, учености в русской культуре: по тому высокому уровню, который демонстрирует, например, русская книжность XVI в., ее вполне можно сопоставить с современной ей западной университетской наукой. К тому же, об университетах на Руси знали, надо полагать, по крайней мере с конца XV в. Существуют определенные свидетельства источников, что уже при Иване III для обучения в Европу посылали переводчиков, и в частности известно имя, по всей вероятности, первого русского университетского студента — Сильвестра Малого из Новгорода, записанного 19 июня 1493 г. в матрикулы Ростокского университета [130]. Одна из самых ярких фигур русской культуры первой половины XVI в., Максим Грек, прежде чем прибыть на Русь, учился в нескольких университетах Италии; наконец, можно вспомнить и о предложении обучать русских юношей различным наукам в своих «коллегиумах», которое Ивану Грозному делали иезуиты[131].

Требовалась, однако, осознание на государственном уровне недостатка школьности на Руси, чтобы сделать возможным ее прямые контакты с западной образовательной системой. Такое осознание возникло лишь накануне Смутного времени у царя Бориса Годунова. Именно он, согласно известному рассказу, впервые предложил завести университет в Москве, но встретил неодобрение Боярской думы. Бояре испугались преподавания на латинском языке, единственном тогда языке науки в Европе, сказав царю: «На Руси издревле было единоверие, а с разноязычием наступит и разноверие» [132].

Годунову же, по традиции, приписывают заслугу создания первого отряда русских студентов, восемнадцати юношей, посланных им в 1601–1602 гг. учиться за границу, в Англию, Францию и Германию[133]. Обращает внимание общий, «просветительский» характер этой командировки. В рассказывающих о ней документах Посольского приказа нет точных сообщений, для каких конкретных целей были предназначены царем эти молодые люди: возможно, речь шла не просто о подготовке переводчиков или дипломатов, вооруженных собственным опытом знакомства с западными странами, но шире — государственных деятелей с европейским кругозором знаний. Хотелось бы, однако, возразить историографической традиции в одном — посланные юноши не могли еще сразу стать университетскими студентами в точном смысле слова: во-первых, чтобы сесть на университетские скамьи, необходимо было сперва пройти начальную школу, где они скорее всего и оказались, во-вторых, города, куда их посылали (в Германии это был Любек), не имели университетов. Только двое из посланных в Англию, по некоторым сведениям, все-таки впоследствии, приняв англиканскую веру, смогли поступить в Оксфорд и Кембридж.

О учебе и последующей судьбе первых русских учеников в Германии ярко свидетельствует письмо из Любека, отправленное тамошними бургомистрами в ноябре 1606 г., т. е. уже после смерти Бориса Годунова, к новому царю Василию Шуйскому. Бургомистры писали: «Как третьего годы были послы наши в Москве, и как отпущены из Москвы, прислано к нам русских пятеро робят, чтоб наши послы тех робят взяли в Любек учити языку и грамоте немецкой, и поити, и кормити, и одежду на них класти; и мы тех робят давали учити и поили, и кормили, и чинили им по нашему возможенью все добро; а они не послушливы, и поученья не слушали, и ныне двое робят от нас побежали, неведомо за што… Бьем челом, чтоб Ваше Величество пожаловали отписали о достальных трех робятах, еще ли нам их у себя держати, или к себе велите прислать». Ответные распоряжения Шуйского нам неизвестны, но по-видимому не вернулись из Германии и трое остальных «робят»[134]. Этому, конечно, воспрепятствовали события Смутного времени, когда, с одной стороны, правителям было не до того, чтобы решать судьбу горстки русских юношей, с другой стороны, и сами юноши не жаждали вернуться в терзаемую внутренними и внешними войнами, бунтами и заговорами Россию. Когда же, уже после воцарения Михаила Романова, в Посольском приказе, наконец, поднялся вопрос о возвращении учеников домой, оказалось, что те, например, кто был послан в Англию, прочно осели там и не желают возвращаться, а один из русских даже стал англиканским священником в Лондоне.