Русские - собиратели славян - [55]

/407/

То же — у ещё одних из пригласивших Рюрика — мери:

Инвентарь: копьё, железная булавка с бронзовым навершием, нож… кельт, нож, бронзовая сюльгама с короткими «усами», изогнутая железная пластинка с закрученными в петлю концами… копьё, кельт, удила, нож, щитковое височное кольцо муромского типа… железные пряжки (сохранились в обломках, 2 фитильные трубки, железные пластинки, колечко из двух витков бронзовой проволоки. /241/

И так далее. Побогаче, конечно, у мерян, чем у словен и кривичей, но не ахти.

В общем, видно, что немного мог предложить обычный смерд для городского рынка. Как и тот — неплатёжеспособному смерду. То есть в условиях господствующего натурального хозяйства обмениваться практически нечем.

Поэтому непонятна, на первый взгляд, сама причина событии, как они описаны в летописи.

Хорошо, —

— изгнали варягы за море, и не дата имъ дани, и почаша сами в собѣ володѣти.

Ясно, что на базе этой новообретенной свободы у «революционеров» началась своя «перестройка», неизбежно результирующие из нее счеты друг к другу, как материальные, так и национальные, конфликты и войны:

И не бѣ в нихъ правды, и въста род на род, и быша усобицѣ в них, и воевати сами на ся почаша.

Непонятно другое: где всё это разворачивалось. Все эти усобицы и революции.

Ибо археологически просто не обнаруживаются соответствующие мощные поселения на северо-западе будущей Руси, в которых могли бы разыгрываться такие страсти. Нет ещё даже Новгорода, которому приписывают «честь» призвания варягов. Во времена 860-х годов знаем мы здесь, по сути, только два пункта, похожих на города, — Ладогу и крепость почти напротив неё, которую ныне называют Любшей.

Оно, конечно, человек — животное социальное, а значит, всегда найдёт повод прирезать соседа, если с этого можно будет что-то безнаказанно поиметь. По, строго говоря, в этих местах просто нет таких социальных масс, чтобы могло вырасти нечто большее, нежели драка с поножовщиной.

Вот, например, Ладога:

Определить общую площадь поселения рассматриваемого периода крайне сложно, но ясно, что оценки ее в 12–16 га сильно завышены. Распространение лепной керамики, исчезающей в городских центрах Северо-Западной Руси к началу XI в., показывает, что застройка тяготела к прибрежной полосе р. Волхов, несколько углубляясь от него лишь вдоль левого берега р. Ладожки. Локализованные, но недостаточно исследованные курганные и грунтовые могильники определяют ее максимальные границы на севере и западе (с востока течет Волхов), Однако и на этой площади далеко не все места годились для постоянного проживания. Таким образом, суммарные размеры поселения в Хв. составляли не более 6–8 га.

Для предыдущего века площадь оценивается как ещё меньшая — 2–4 га. Максимум 200 на 200 метров. Поскольку хозяйства занимали больше площади, чем советские легендарные 6 соток, то людей тоже, соответственно, немного:

В І—ІП ярусах открыто от 3 до 5 относительно синхронных жилых построек. Даже если на не раскопанной площади находится такое же их количество (что маловероятно), то все равно население поселка во 2 половине VIII — начале IX вв. вряд ли превышало несколько десятков человек и максимально может быть оценено в сотню жителей. Рассматривать его в это время как крупный центр нет никаких оснований.

Никаких княжеских, боярских, вообще властных владений также не отмечается:

В 810—830-х гг. (IV ярус) застраивается вся исследованная часть площадки Земляного городища… Никакой усадьбы в привычном понимании здесь нет. «Большой» дом IV—5 имеет очаг в центре жилого покоя, продольные ряды столбов, что сближает его интерьер с «большими» домами I яруса…Единственная достоверно выделяющаяся усадьба открыта на участке раскопа Е. А. Рябинина. Она имела весьма небольшие размеры и состояла из «малого» дома, амбара, хозяйственной постройки неясного назначения и стеклодельной мастерской.

Где тут гражданской войне кипеть? Вокруг двух амбаров с зерном?

Парадокс заключается в том, что… воевать тут всё же было за что.

Дело в том, что всё меняется, когда тут появляются русы. Точнее, первые скандинавы, завлечённые в этот край транзитными возможностями. Как раз у них имеется тот избыточный продукт, который можно обменять на рынке. А именно — насилие.

Разумеется, не только оно, не только у них и не только в это время. Точнее, как раз о времени нам и надо вспомнить. Чтобы обозначить некую шкалу, по которой будем двигаться. Нет, ещё точнее: некие старые магазинные счёты, на которых будем откладывать события, передвигая их слева направо и складывая. И переводя в новый разряд, если их величина того стоит.

Итак, примерно до начала 800-х годов Ладога у нас — обычный укреплённый пункт. Конкурент рядом лежащей Любше. Поэтому любви между двумя поселениями нет, что и отражает археология, находящая следы… скажем, разногласий. Какого рода разногласия, если следы их отыскиваются через 12 веков, пояснять, думаю, не требуется.

Идёт и торговля, ибо на меха спрос был и тогда. Но идёт она, судя по всему, больше с восточного сектора. Ибо постепенно в Ладоге появляются стеклянные шарики-«глазки» — и именно восточной поначалу локализации. Причём из разных мест, подчас едва ли не из Эфиопии. Да и вспомним уже указанные выше —