Русские поэты XVIII века. Стихотворения, басни - [40]

В милом сердце лед, не кровь!

Так, как Эхо[5], иссыхаю —

Нет ответа на любовь!

Очарован я тобою,

Бог, играющий судьбою,

Бог коварный – Купидон!

Ядовитою стрелою

Ты лишил меня покою.

Как ужасен твой закон,

Мудрых мудрости лишая

И ученых кабинет

В жалкий Бедлам[6] превращая,

Где безумие живет!

Счастлив, кто не знает страсти!

Счастлив хладный человек,

Не любивший весь свой век!..

Я завидую сей части

И с Титанией люблю

Всем насмешникам в забаву!..[7]

По небесному уставу

Днем зеваю, ночь не сплю.

1793

Послание к Дмитриеву в ответ на его стихи, в которых он жалуется на скоротечность счастливой молодости

Конечно так, – ты прав, мой друг!

Цвет счастья скоро увядает,

И юность наша есть тот луг,

Где сей красавец расцветает.

Тогда в эфире мы живем

И нектар сладостный пием

Из полной олимпийской чаши;

Но жизни алая весна

Есть миг – увы! пройдет она,

И с нею мысли, чувства наши

Лишатся свежести своей.

Что прежде душу веселило,

К себе с улыбкою манило,

Немило, скучно будет ей.

Надежды и мечты златые,

Как птички, быстро улетят,

И тени хладные, густые

Над нами солнце затемнят, —

Тогда, подобно Иксиону,

Не милую свою Юнону,

Но дым увидим пред собой![8]

И я, о друг мой, наслаждался

Своею красною весной;

И я мечтами обольщался —

Любил с горячностью людей,

Как нежных братий и друзей;

Желал добра им всей душею;

Готов был кровию моею

Пожертвовать для счастья их

И в самых горестях своих

Надеждой сладкой веселился

Небесполезно жить для них —

Мой дух сей мыслию гордился!

Источник радостей и благ

Открыть в чувствительных душах;

Пленить их истиной святою,

Ее нетленной красотою;

Орудием небесным быть

И в памяти потомства жить

Казалось мне всего славнее,

Всего прекраснее, милее!

Я жребий свой благословлял,

Любуясь прелестью награды, —

И тихий свет моей лампады

С звездою утра угасал.

Златое дневное светило

Примером, образцом мне было…

Почто, почто, мой друг, не век

Обманом счастлив человек?

Но время, опыт разрушают

Воздушный замок юных лет;

Красы волшебства исчезают…

Теперь иной я вижу свет, —

И вижу ясно, что с Платоном

Республик нам не учредить,

С Питтаком, Фалесом, Зеноном

Сердец жестоких не смягчить.

Ах! зло под солнцем бесконечно,

И люди будут – люди вечно.

Когда несчастных Данаид[9]

Сосуд наполнится водою,

Тогда, чудесною судьбою,

Наш шар приимет лучший вид:

Сатурн на землю возвратится

И тигра с агнцем помирит;

Богатый с бедным подружится

И слабый сильного простит.

Дотоле истина опасна,

Одним скучна, другим ужасна;

Никто не хочет ей внимать,

И часто яд тому есть плата,

Кто гласом мудрого Сократа

Дерзает буйству угрожать.

Гордец не любит наставленья,

Глупец не терпит просвещенья —

Итак, лампаду угасим,

Желая доброй ночи им.

Но что же нам, о друг любезный,

Осталось делать в жизни сей,

Когда не можем быть полезны,

Не можем пременить людей?

Оплакать бедных смертных долю

И мрачный свет предать на волю

Судьбы и рока: пусть они,

Сим миром правя искони,

И впредь творят что им угодно!

А мы, любя дышать свободно,

Себе построим тихий кров

За мрачной сению лесов,

Куда бы злые и невежды

Вовек дороги не нашли

И где б, без страха и надежды,

Мы в мире жить с собой могли,

Гнушаться издали пороком

И ясным, терпеливым оком

Взирать на тучи, вихрь сует,

От грома, бури укрываясь

И в чистом сердце наслаждаясь

Мерцанием вечерних лет,

Остатком теплых дней осенних.

Хотя уж нет цветов весенних

У нас на лицах, на устах

И юный огнь погас в глазах;

Хотя красавицы престали

Меня любезным называть

(Зефиры с нами отыграли!),

Но мы не должны унывать:

Живем по общему закону!..

Отелло в старости своей

Пленил младую Дездемону[10]

И вкрался тихо в сердце к ней

Любезных муз прелестным даром.

Он с нежным, трогательным жаром

В картинах ей изображал,

Как случай в жизни им играл;

Как он за дальними морями,

Необозримыми степями,

Между ревущих, пенных рек,

Среди лесов густых, дремучих,

Песков горящих и сыпучих,

Где люди не бывали ввек,

Бесстрашно в юности скитался,

Со львами, тиграми сражался,

Терпел жестокий зной и хлад,

Терпел усталость, жажду, глад.

Она внимала, удивлялась;

Брала участие во всем;

В опасность вместе с ним вдавалась

И в нежном пламени своем,

С блестящею в очах слезою,

Сказала: я люблю тебя!

И мы, любезный друг, с тобою

Найдем подругу для себя,

Подругу с милою душею,

Она приятностью своею

Украсит запад наших дней.

Беседа опытных людей,

Их басни, повести и были

(Нас лета сказкам научили!)

Ее внимание займут,

Ее любовь приобретут.

Любовь и дружба – вот чем можно

Себя под солнцем утешать!

Искать блаженства нам не должно,

Но должно – менее страдать;

И кто любил, кто был любимым,

Был другом нежным, другом чтимым,

Тот в мире сем недаром жил,

Недаром землю бременил.

Пусть громы небо потрясают,

Злодеи слабых угнетают,

Безумцы хвалят разум свой!

Мой друг! не мы тому виной.

Мы слабых здесь не угнетали

И всем ума, добра желали:

У нас не черные сердца!

И так без трепета и страха

Нам можно ожидать конца

И лечь во гроб, жилище праха.

Завеса вечности страшна

Убийцам, кровью обагренным,

Слезами бедных орошенным.

В ком дух и совесть без пятна,

Тот с тихим чувствием встречает

Златую Фебову стрелу[11]

И ангел мира освещает

Пред ним густую смерти мглу.

Там, там, за синим океаном,

Вдали, в мерцании багряном,

Он зрит… но мы еще не зрим.

1794

Меланхолия (Подражание Делилю)