Русские писатели и публицисты о русском народе - [16]

[88]

Религиозность есть отличительное свойство русского народа, русской истории, русского быта. Я говорю не о народе больших дорог, городов и особенно столиц, не говорю о разных промышленных классах (хотя и они в минуты великие жизни перерождаются, возвышаются и возвращаются к своему первоначальному образу) – я говорю о народе вообще, составляющем большинство населения. Народ проникся религией с самого начала, и это составляло и составляет его силу, отличие, счастие, всё. <…> Религиозность, благочестие дышат на всякой странице нашей истории, кто не видит, не чует его, тот не понимает Русской истории, и русского народа.[89]

Ни в каком народе нет такого отвращения от формы, как в русском; ни в какой истории нет такого отсутствия формы, как в русской; и в этом отношении русская история представляет совершенную противоположность с западной: там господствует форма, и ей приносятся всякие жертвы <…> При всяком правиле у русского человека бывает непреодолимое желание уклониться из-под него, а не сообразовываться с ним, и они становятся часто указаниями не того, что делается, а наоборот, чего не делается. С другой стороны, многое происходит в русской истории, большею частию, неожиданно, вопреки всем расчетам и соображениям, действием русского Бога, который и живет в народном сознании: пользу принесет иногда враг, а друг насолит; зимою грянет гром, а летом завернет такая стужа, что надевай шубу.

(1850)[90]

…что, к сожалению, общё большей части из нас, что составляет как бы одно из прирожденных свойств нашего народного характера – именно, беспечность или равнодушие…[91]

Таковы русские люди! Глубоко они иногда падают, часто грязнут по неведению или ослеплению в тине разных гадостей, представляют много печального и прискорбного в своей жизни на разных ступенях ее, но всегда сохраняют в своем сердце, как мне кажется, предпочтительно пред всеми европейскими народами, эту божественную искру, способность подняться, исправиться, взлететь, воспарить… Вот что́ должно утешать всякого друга отечества при размышлениях о русской жизни, вот что́ служит ключом к объяснению многих происшествий нашей истории <…>.

Из статьи «Подвиг русского человека» (март 1853).[92]

За два дня перед отъездом из Эмса Погодин встретился на прогулке с германским профессором философии Вердером, которого одну лекцию он прослушал лет десять тому назад. Наш путешественник узнал его тотчас и возобновил знакомство. С особенным, живым участием расспрашивал Вердер о Грановском и других московских своих знакомых. С отличной похвалою отзывался Вердер о занятиях философиею некоторых наших студентов и уверял, что в способностях <их> он решительно отдает преимущество русским. <…>

«Противно смотреть, – писал Погодин, – на здешних <в Эмсе> работников: где-то встанут, где-то поднимут руки, где-то опустят их! Что за вялость, безучастие, скука на лицах. Ходят, как разваренные, примериваются, пробуют. То ли дело русские каменщики, плотники, печники, штукатуры в их белых или синих рубашках, подпоясанные, с песнями и веселыми разговорами. Работа именно кипит у них, и всякое дело мастера боится, не только мастера, но даже работника. А здесь, наоборот: всякий мастер боится, кажется, дела. Зато дело делается у них прочно, и не оказывается нужды переделывать, исправлять, чинить. Всякому своё».

(1853)[93]

Народы возненавидели Россию, и теперь русскому почти невозможно путешествовать, не подвергаясь самым чувствительным оскорблениям.

Из статьи «Взгляд на русскую политику в нынешнем столетии» (1854).[94]

Коснея в невежестве или в оковах схоластического учения, привыкая с малых лет под гнетом нужды и даже нищеты к жадности, завися вполне, с одной стороны, от начальства, с другой – от паствы, не получая никакого живого понятия о своих обязанностях, духовенство не столько распространяет образование и нравственность, сколько способствует невежеству и расколам.

<…>

…ум у нас притуплен, воля ослабела, дух упал, невежество распространилось, подлость взяла везде верх, слово закоснело, мысль остановилась, люди обмелели, страсти, самые низкие, выступили наружу, и жалкая посредственность, пошлость, бездарность взяли в свои руки по всем ведомствам бразды управления. Священный союз между царем и народом потрясен!

Из октябрьского (1854) политического письма Погодина.[95]

О, русский человек! Неужели тебе на роду написано, чтоб ты всегда криво впряг, да поехал так.

Погодин об устройстве юбилея М. С. Щепкина (1855).[96]

Через Страсбург и Брухсаль Погодин 30 сентября <1856> прибыл в Штутгарт.

«Город, – писал наш путешественник, – был пустёхонек. Все жители укатили в Капштат на гулянье по случаю, кажется, рождения короля. Я написал письмо к священнику и пустился также вслед за другими с моими молодыми людьми. А сколько там было народа – видимо-невидимо! И все веселятся. И все радуются. С грустью подумал о наших народных гуляньях: да что же, другие люди мы, что ли? Возвратились поздно вечером в шуме, гаме и толкотне».[97]

Слишком пятьдесят лет тому назад Карамзин написал «Исторические воспоминания и замечания на пути к Троице». Воспоминания Троицкая дорога пробуждает и ныне, разумеется, те же, потому что прошедшее неизменно, а замечания мыслящему путешественнику вспадают на ум совершенно другие и, с прискорбием сказать до́лжно, очень грустные <…> Другой век, другой взгляд на вещи – иные требования! Не грустно ли, в самом деле, видеть, что в пятьдесят лет времени, когда всё в промышленной, материальной Европе понеслось с такой быстротой вперед, на парах, когда не осталось, может быть, ни одной вещи домашнего обихода в первоначальном виде, <…> не грустно ли не найти только здесь, на такой богатой проезжей дороге, ни малейшей перемены к лучшему, никакого движения, кроме естественного, пешком, на колесах или санях! Всё то же и так же – те же раскиданные деревни среди пустырей, почти без одной зеленой ветки, те же, по местам ветхие, искривленные избы, те же на курьих ножках постоялые дворы, и точно так же скрипят в них ворота, и так же сквозит лестница, и так же трещит пол. Тот же опухлый с красным носом дворник вас встречает, тот же заспанный батрак отводит вам горницу, та же грязная баба приноси вам через час самовар, еще не вычищенный, чайник со сбитыми краями, разнокалиберные чашки на разнокалиберных блюдечках. Из окошка дует, на полу сор, на стульях пыль <…>.