Русские патриархи, 1589–1700 гг - [116]

Для исправления книг совместным указом царя и патриарха по стране собирались древние пергаменные рукописи, положившие начало знаменитой Типографской библиотеке. Редактирование, правда, велось исключительно на славянском наречии, хотя часть справщиков, несомненно, знала греческий.

Двойственное отношение к греческому авторитету вообще было характерно для Филарета, утверждавшего в «Сказании» закономерность установления в России патриаршества, поскольку в других странах православие пришло в упадок.

При этом авторитет греческих архиереев ценился Филаретом весьма высоко. Это выражалось не только в почтении, но в более существенных для обнищавших Поместных церквей пожертвованиях. Никитич был щедр, и весьма…

Двойственность прослеживалась и в исправлении книг. Филаретовские издания разнятся между собой. Допускалось использование в службе старых, нередактированных книг, даже содержащих ненавистные патриарху «ереси», вроде «обливательного крещения» (вместо православного «погружательного»).

Из отечественных изданий лишь Церковный Устав 1610 г. был сожжен — и то по недоразумению. Книгу репрессировали как напечатанную без благословения патриарха Гермогена. Между тем оное помещено прямо в предисловии книги!

Поддержка книгоиздания самим патриархом позволила напечатать большими тиражами множество книг, подготовить такие капитальные публикации, как 12–томник Миней месячных, вычитывавшихся Филаретом лично (1619—1630 г.).

По воле царя и патриарха книги предоставлялись церквам, монастырям и торговцам–оптовикам по себестоимости, а в некоторые отдаленные от культурных очагов места, например в Сибирь, отправлялись бесплатно.

Содействуя литераторам шире, чем возможно было уследить, Филарет временами пугал своей мелочной придирчивостью, но отнюдь не был фанатичен и жесток. Подозрительно относясь к греческому благочестию, он оплачивал переводы греческих книг, открыл под конец жизни греческую школу для детей (в 1632 г.). Заслужить от Никитича наказание было весьма трудно.

Митрополит Иона сумел–таки потерять кафедру и удалился в Спасо–Прилуцкий монастырь на покой лишь после третьего собора о его прегрешениях (в 1621 г.), когда выяснилось, что он без суда и следствия (а также без вины) лишил сана и упек в ссылку архиепископа Вологодского Нектария. Страдальца Филарет освободил и при первой возможности вернул ему епархию (в 1625 г.).

Преследуя безнравственность, патриарх, насколько известно, навечно заточил в монастырь лишь двух отъявленно развратных дворян (Семичева и Колычева). В то же время не раз изобличенный в «великих винах» князь С. И. Шаховской продолжал литературное сотрудничество с Филаретом и еще жаловался в стихах, что патриарх (вполне законно) запрещает ему четвертый брак.

С двух попыток добился временного заточения в монастырь просвященный князь И. А. Хворостинин, впавший в диссидентство и запой, писавший в стихах, что «на Москве все люд глупой, жить не с кем», и просившийся в Италию.

Филарет сильно обиделся на замечание князя, будто «московские люди сеют землю рожью, а живут все ложью» (стихи в переложении судебного протокола). Доказанных церковных обвинений против поэта хватило бы на несколько суровых приговоров. Но и Хворостинин был напоследок прощен, хотя, по мнению патриарха, позорил свой славный род [183].

Одного человека еще можно было как–то образумить. Но утверждение церковной нравственности среди народа русского всегда было вполне безнадежным делом. Ну, не влезал народ в рамки, ему уготованные, — и все! Издаст патриарх указ против сборов молодежи «на безлепицу» за Старым Ваганьковым кладбищем или против игрищ и колядований — и что? Видал наш народ и не такие указы!

В делах Церкви «великий государь» был более рационален. При канонизации святых Макария Унженского (1619 г.) и Авраамия Галицкого (1620 г.) доказательством святости служили для Филарета исцеления от мощей — тщательно свидетельство–ванные специальными комиссиями.

Патриарха смутило, что «святыня, что называют Христовою срачицею, прислана от иноверного царя» — персидского шаха, да еще в ковчеге с латинской надписью. Но исцеления, незамедлительно начавшиеся от Ризы Господней, помогли Филарету уверовать. На радостях он даже предложил шаху принять православие и дружески предостерег от обращения в католичество.

К собственно церковнослужебным обязанностям патриарх относился столь же строго формально, как к действиям других. На третий год святительства он приказал составить «Сказание действенных чинов» Кремлевского Успенского собора. Оно представляет собой расписание важнейших церковных праздников и служб с участием патриарха и часто царя, с указанием необходимых действий [184].

О том, насколько ревностно семья Романовых относилась к таким общественным обязанностям свидетельствует письмо обеспокоенного здоровьем отца царя Михаила (1630). Филарет провел месяц в богомолье во Владимире (на празднестве Александру Невскому) и хотел вернуться в Москву к Троицыному дню.

В Троицын день, — писал Михаил Федорович, — тебе, государю, быти в Москве не вместится, потому что день торжественный великий, а тебе, государю, служити невозможно, в дороге порастрясло в возку. А не служити — от людей будет осудно!.. — Потому советует явиться на другой день. — И в том твоя великаго государя воля, как ты государь изволишь, так и добро».