Русские патриархи, 1589–1700 гг - [108]

Филарет был болен, однако твердо поддержал позицию Голицына. На совещании в ставке митрополита многие выскавывали опасение, как бы не навлечь на себя гнев патриарха, бояр и народа, коли поляки возьмут город силой. «Никакими мерами, — заявил на это Филарет, — нельзя учинить того, чтобы впустить в Смоленск войско Сигизмунда. Если же король возьмет взятьем город — пусть будет на то воля Божия, а нам собою (т. е. по своей воле. — А. Б.) и своею слабостью не отдавать города!»

Не желая все же доводить дело до крайности, митрополит просил времени на выяснение мнения Москвы. Сие было позволено, но королевские войска 21 ноября осадили Смоленск, а посольский лагерь окружили караулом. В декабре бояре без одобрения патриарха Гермогена повелели и послам, и смольнянам во главе с «твердостоятельным» воеводой М. Б. Шейным «во всем положиться» на волю Сигизмунда. Не тут–то было!

Смоленск ответил полякам из пушек, послы твердо заявили, что «от патриарха указу о том у них нет», а без указа этого главного на Руси человека они никого слушать не будут. «Ваши государские верные подданные» (как писали бояре Сигизмунду) напрасно требовали от тех и других сдаться на королевскую милость, «оставя всякой недоброй совет и упорство».

С этого времени послы фактически превратились в узников. Только сопротивление, которое встречали королевские войска, заставляло панов время от времени возобновлять переговоры. Большая часть участников посольства, согласившихся (кто взаправду, кто хитростью) способствовать планам Сигизмунда, была отпущена в Москву. С Филаретом и Голицыным обсуждался один вопрос — о сдаче Смоленска.

Томясь от бездействия, В. В. Голицын в январе 1611 г. предложил компромиссный план, рассчитанный на то, что в польском стане далеко не все одобряли королевские завоевания. Коли Сигизмунд, говорил князь Василий Васильевич, согласится отказаться от целования креста на его имя, — пусть смольняне впустят в город польский гарнизон. Человек, скажем, сто.

— Хорошо, — сказал Филарет, — но во избежание осложнений пусть поляков будет не более тридцати! — В конце концов митрополит согласился на сотню, поскольку все остальные участники посольства одобрили план Голицына. Отказался от присяги на свое имя и король, но когда 27 января зашла речь о численности польского гарнизона, паны потребовали впустить тысячу или, по меньшей мере, восемьсот человек.

Призадумавшись, Филарет согласился на 50—60 человек. Паны закричали, что он бесчестит королевское имя. Послы поклялись, что более 100 человек не впустят — да и то делают на свою ответственность, в угоду Сигизмунду. В таких рассуждениях, перемежаемых перебранками, шли недели.

Несколько раз послам объявляли, что они должны поехать якобы за королевичем Владиславом в Вильно. Филарет отвечал твердо, что поедет только неволей, что коли посольство королю не по нраву — пусть отпустит его в Москву, а от бояр к нему пришлют новое. Так продолжалось, пока в королевский стан не пришла страшная весть о разорении и сожжении Москвы.

Плача, Филарет говорил Сапеге, что не знает, считать ли им себя за послов? Коли Гермоген под стражей — его посланцам говорить с панами не о чем. Теперь Смоленск точно не пойдет ни на какие уступки! Напрасно требовали паны, чтобы послы остановили устремившиеся к столице русские ополчения. Единственный путь к миру, отвечал митрополит Ростовский, — это тотчас утвердить первоначальный договор о призвании королевича Владислава и вывести королевскую армию из страны.

Но война шла уже в открытую. 12 апреля 1611 г. послов одних, без вещей и слуг, после семимесячных бесплодных переговоров отправили водой в Польшу. За все время пребывания под Смоленском Филарет почти не получал вестей о семье (сохранилось только одно послание к нему от брата, Ивана Никитича) [167]. В годы пленения за узником следили еще строже.

Первоначально митрополита Филарета и князя Голицына привезли через Минск и Вильно под Львов, в имение гетмана Жолкевского Каменку. В январе 1612 г. послов ненадолго возили в Варшаву, а оттуда отправили в мрачную крепость бывшего тевтонского ордена — замок Мальборк. Содержали Филарета, по свидетельству поляков, богато. Но он вновь был в заточении, растянувшемся на многие годы.

Митрополита стерегли тем крепче, что на Руси популярность его год от года росла, особенно после избрания на царство Михаила Федоровича. Поляки и сами способствовали созданию вокруг Филарета ореола борца за Святорусскую землю. Историк А. П. Смирнов хорошо показал, как с 1611 по 1618 г. польские посольства в Москве увеличивали «вины» митрополита как тайного вдохновителя стойкости обороны Смоленска, срыва призвания на московский престол королевича и восстания россиян против интервентов [168].

Михаил Федорович и супруга Филарета «великая старица» Марфа Ивановна настолько беспокоились о судьбе отца и мужа, что в марте 1613 г. долго отказывались от избрания Михаила на престол. Согласие было получено, только когда бояре поклялись обменять Филарета на «многих литовских великих людей». Соответствующая грамота от Земского собора действительно вскоре была послана королю Сигизмунду.