Русские патриархи, 1589–1700 гг - [107]

Между тем ратные люди толпами уходили из Москвы к гетману Жолкевскому, присягнувшие королевичу воины участвовали в обороне столицы, а знать судила так, как несколько месяцев назад Филарет: «Лучше служить королевичу, чем быть побитыми от своих холопов и в вечном рабстве у них мучаться!» Пламенные проповеди патриарха вызывали насмешки, рассказы сторонников Владислава москвичи слушали со вниманием.

Филарет оставил осторожность и сам вышел к народу на Лобное место. «Не прельщайтесь королевским прелестным листом, — проповедовал Ростовский митрополит, — мне самому подлинно ведомо королевское злое умышление: хочет Московским государством с сыном к Польше и Литве завладеть и нашу непорочную веру разорить, а свою латинскую утвердить» [165]. Но «прелестный лист», присланный Жолкевским и Салтыковым в Москву 31 июля, был тем самым договором с Сигизмундом, что заключило под Смоленском тушинское посольство по благословению Филарета…

Задержать движение поляков к Москве и сговор с ними Семибоярщины удалось лишь на несколько дней. Уже 17 августа 1610 г. патриарх Гермоген с освященным собором (в коем видное место занимал Ростовский митрополит), бояре и московские чины утвердили договор с гетманом о призвании на престол Владислава на основаниях, выработанных ранее Филаретом (см. подробнее в рассказе о Гермогене). Вскоре столица и вся страна целовали крест новому царю — кроме городов и уездов Лжедмитриевых, а также непокорных никому или пребывающих в раздумье, куда податься. Весьма благоразумно не целовал крест Владиславу и Михаил Федорович Романов, отговорившись «малолетством».

Краткий миг, когда Филарет мог достичь высшей власти для своего сына, миновал. За смелость немедленно предложено было расплатиться. 28 августа, в присутствии патриарха Гермогена, Ростовский митрополит принял присягу польско–шведскому королевичу, а вскоре сам же вынужден был отправиться под Смоленск, чтобы приглашать Владислава на московский престол…

В посольство, отданное московскими боярами королю «в заклад», Филарет угодил не случайно: гетман Жолкевский проследил, чтобы опаснейший для польских планов (каковы бы они ни были) человек был лишен возможности активно действовать в столице. Разумеется, желание нейтрализовать Филарета было облечено в приличную форму. Никто–де из духовенства, утверждал гетман, не приличен для столь важного дела по достоинствам личным и родовитости, как митрополит Ростовский [166].

Значение Филарета подчеркивалось тем, что в наказе посольству от патриарха и бояр имя его стояло на первом месте. Вторым главой посольства был, как нетрудно догадаться, князь В. В. Голицын. Оба виднейших участника борьбы за московский престол были нейтрализованы. Полагаю, что жесткие требования к королевичу и его отцу, направленные на защиту православной веры и российского суверенитета (на которых настаивал патриарх Гермоген), были одобрены боярами не без злорадных предчувствий судьбы великих и полномочных послов.

Наивно считать, что Семибоярщина имела целью продать Отечество иноземцам. Просто бояре в большинстве своем готовы были поступиться весьма многим для устройства личных дел. Цена, которую должна была заплатить за это Россия, зависела прежде всего от запросов польской стороны. Но не только: «твердый адамант» Филарет и даже гибкий дипломат В. В. Голицын оказались камнем преткновения на торной, казалось бы, дороге сговора бояр с королем Сигизмундом.

Многочисленное московское посольство (со слугами и провожатыми оно насчитывало около 900 человек) прибыло под Смоленск 7 октября 1610 г., 13–го было торжественно принято королем, а 15–го приступило к переговорам с «панами–радцами» (членами королевского совета). Разговоры эти шли впустую: почти сразу стало ясно, что гарантировать крещение сына в православие и отступить от осаждаемого Смоленска Сигизмунд не собирается…

Послы не знали о тайном решении поляков, принятом еще до начала переговоров, не отпускать Владислава в Москву, тянуть время и добиваться капитуляции Смоленска, а по большому счету — занятия московского престола Сигизмундом. К тому и шло. Поляки и их верные слуги уже хозяйничали в Кремле. Гетман Жолкевский, видя нарушение заключенного им договора, умыл руки и 30 октября прибыл в королевский лагерь под Смоленском, захватив с собой бывшего царя Василия Шуйского с братьями.

Филарет вознегодовал: договор запрещал гетману вывозить кого–либо, даже Шуйского с родней, из России. «Ты на том крест целовал, и то сделалось от вас мимо договора, — говорил митрополит Жолкевскому. — Надобно в том бояться Бога!» Филарет видел, что, пока он проводит время в бесплодных богословских дискуссиях с Сапегой, страна разоряется гражданской войной и завуалированной присягой Владиславу интервенцией.

В ноябре панам надоело носить маски и они открыто потребовали от послов сдачи Смоленска. Послы логично указали, что они должны добиваться противоположного — чтобы король вывел из России свои войска. «Вы пришли не с указом, — закричали поляки, — а к указу! Чего хочет король — то и делайте!» Посольство подверглось притеснениям, но стояло на своем.