Русские князья в политической системе Джучиева Улуса (орды) - [59]
Тем не менее, необходимо признать верным вывод В.В. Каргалова о том, что «полного единодушия в Северо-Восточной Руси по этому вопросу (проблема признания власти Орды — Ю.С.) не было»[765]. И тем более такого единодушия не наблюдается на всей Руси. В частности, южнорусские князья и, прежде всего, крупнейшие политические фигуры — черниговский князь Михаил Всеволодович и галицкий князь Даниил — не проявляют на протяжении 1242–1245 гг. никакой активности в отношении с завоевателями.
Как отметил В.В. Каргалов наличие неоднозначной позиции в отношении взаимоотношений с Ордой «во многом определяло политику великого владимирского князя. Эта политика в первое десятилетие после нашествия Батыя была двойственной». Принципиален здесь факт того, что «большая часть Северо-Восточной Руси была опустошена нашествием и уже не имела сил для открытого сопротивления завоевателям, что делало неизбежным признание, хотя бы формальное, зависимости от золотоордынских ханов». Другим фактором, влиявшим на политику Ярослава, по мнению В.В. Каргалова, было то обстоятельство, «что добровольное признание власти ордынского хана обеспечивало лично великому князю определенные преимущества в борьбе за подчинение своему влиянию других русских князей. В случае же отказа Ярослава Всеволодовича явиться в Орду великокняжеский стол мог при поддержке Батыя перейти к другому, более сговорчивому князю». При этом «существование сильной оппозиции ордынской власти в Северо-Западной Руси и неоднократные обещания западной дипломатией военной помощи против монголо-татар могли пробуждать надежду при определенных условиях противостоять притязаниям завоевателей…». Далее В.В. Каргалов приходит к справедливому выводу: «все это привело к тому, что великие владимирские князья после формального признания власти золотоордынских ханов пытались выступить против монголо-татарского владычества, и факт признания этой власти еще не означал в действительности установления над страной иноземного ига». Таким образом, вполне закономерно заключение исследователя о том, что «первое десятилетие после нашествия является периодом, когда иноземное иго еще только оформлялось, и в стране побеждали силы, поддерживавшие татарское владычество»[766].
Дальнейший этап включения Руси в систему Монгольского владычества и государственности следует связать с 1245 г. Тогда на Русь из Каракорума вернулся Константин Ярославич (сын владимирского князя), а в ставку Батыя отправилась представительная делегация, состоявшая из Ярослава Киевского и Владимирского, его братьев Святослава и Ивана, князей ростовского дома: Владимира Углицкого, Бориса Ростовского и Василия Ярославского. То есть практически все князья Северо-Восточной Руси отправились в степь. Кроме того, именно в 1245 г. в Орду был вызван Даниил Романович Галицкий и, по всей вероятности, Михаил Всеволодович Черниговский.
Данные факты свидетельствуют о масштабности событий, и необходимо согласится с мнением Д.Г. Хрусталева, который отмечает, что «эта поездка (поездка в Орду русских князей в 1245 г. — Ю.С.) не была рядовой. Завершался некий этап переговорного процесса, в который был включен весь административный аппарат как Владимиро-Суздальской Руси, так и Монгольской империи»[767].
Можно предполагать, что вызов всех князей в ставку Батыя был связан с каким-либо общеимперским (или общерусским) мероприятием, например, переписью подвластных земель. Показательно, что именно к этому времени автор «Повести об убиении Михаила Черниговского» и Плано Карпини относят перепись населения на Руси. Причем, если упоминание об этом событии у папского легата явно относится к южнорусским княжествам, то в «Повести…» указание носит общерусский характер («а мало от тех изоставахуся (бежавших от татарского вторжения — Ю.С.), тех же…осадиша в градех, и исчетоша а в число, и начаша на них дань имати татарове»)[768]. Традиционно, вслед за Б.Д. Грековым и А.Н. Насоновым, данная перепись связывается только с южнорусскими княжествами[769]. Однако необходимо отметить, что перепись 1245 г. могла носить общерусский характер. В этом случае именно к 1245 г. необходимо отнести установление основных атрибутов зависимости Руси от Орды — получение ярлыка на княжение у хана и регулирование налоговых выплат (дани, «выхода»).
При этом ордынские властители хотели видеть русскую знать в составе элиты своего государства. Об этом свидетельствует соответствие в русской письменной традиции титулов русской и ордынской аристократии[770], а также слова Плано Карпини, который утверждает, что во время приемов и заседаний в ханском шатре ему и великому князю Владимирскому Ярославу монголы «всегда давали высшее место»[771].
В то же время пребывание в Орде князей-лидеров — Ярослава Владимирского, Михаила Черниговского и Даниила Галицкого — завершилось по-разному. Если Галицкому князю удалось избежать языческого обряда поклонения идолу Чингисхана и получить ярлык на княжение, оформив тем самым вассальные отношения с Сараем, то Михаил Всеволодович был казнен[772].
Ярослав Всеволодович был отправлен Батыем в Карокарум, где участвовал в курултае, на котором кааном был провозглашен сын Угедея Гуюк. У последнего были устойчивые противоречия с Бату-ханом. Однако до открытой вражды дело пока не дошло. Именно с данным конфликтом в историографии связывают смерть Ярослава по пути из Монголии (умер, «ида от Кановичъ»). В частности, А.Н. Насонов предполагал, что его отравили именно как сторонника хана Батыя
