Русские идут! - [8]

— Тебе как гостю. У меня еще был один, но, кажется, разбился. — Он рассеянно огляделся. — Ах да, вспомнил. Я его разбил, когда пил за британскую королеву…

— Не нужно стакана, — ответил Гарни. — Я могу пить из горлышка.

— Нет, возьми, — настаивал Леверидж, — и садись в кресло. А я буду пить из кофейной чашки.

Гарни примостился в кресле. Пружины прогнулись под ним и завизжали, словно он уселся на выводок мышей. Леверидж разлил виски и опустился на корточки перед граммофоном.

— Сейчас, — произнес он, доставая пластинку и сдувая с нее пыль, — ты услышишь, что такое настоящие песни.

Спустя несколько часов Гарни, еле держась на ногах, вывалился из лачуги. Дверцу автомобиля он открывал долго и, наконец рванув ее, поставил себе синяк под глазом. Вскарабкавшись на сиденье, он нащупал ключ зажигания и завел мотор. В город он ехал медленно, стараясь не заезжать через разделительную полосу. Сияла луна, в городе было так тихо, что Гарни слышал отдаленный шум прибоя. Лишь у дверей своего дома он вспомнил, что удивило его в жилище Левериджа: там не было ни кистей, ни холста, ни тюбиков с краской.

ГЛАВА 3

Капитан стоял на мостике, невидящими глазами уставясь на луну. В голову настойчиво лезла мысль о самоубийстве. Если до рассвета он не снимется с мели и не уйдет на глубину, конец всему. Конец карьере, конец жизни. Прилив начался и прошел, но подлодка слишком крепко засела в песке. За борт выбросили все, что можно, кроме боеприпасов и запаса пресной воды. Да, жалко, что так заканчиваются жизнь и служба, но другого выхода, кажется, нет…

Капитан вспоминал о девятнадцати годах службы на флоте, о безудержном порыве энтузиазма, охватившем его после окончания Ленинградского морского училища им. Фрунзе. Тогда он получил назначение на Балтийский флот, на подлодку класса «Щ». Он воображал, что совершит дерзкие налеты на немецкие корабли и потопит огромный крейсер вроде «Шарнхорста», но Великая Отечественная война прошла как-то мимо него. За эти годы он так и не совершил по-настоящему ни одного боевого выхода. Однажды его подлодка, выйдя из Риги, залегла на неделю на дно у побережья Швеции, в другой раз они патрулировали у Копенгагена. И больше ему ни разу не удалось даже приблизиться к врагу.

После войны его постигло еще одно разочарование — не удалось поступить в академию им. Ворошилова, а это означало, что он никогда не получит адмиральских погон, никогда не будет командовать крупным кораблем. Но он все же остался на службе: возрастающее значение подводного флота, программы по его увеличению и модернизации позволяли надеяться, что у него еще будет шанс проявить себя. Но его послали командовать старой трофейной подлодкой класса XXI. Она была последним словом военной техники, когда ее захватили в 1945 году, но сейчас ее возраст давал о себе знать. Приняв командование, он поставил себе и подчиненным задачу стать лучшим экипажем на флоте. Идя к своей цели активно и решительно, он добился, что его заметили. И вот теперь надо было так нелепо застрять в песках мыса Код!

Он посмотрел за борт — не прыгнуть ли вниз, в воду. Потом подумал, что его ноги затянет в песок и во время отлива его тело будет торчать, как телеграфный столб. Хорошо же он будет выглядеть, нечего сказать!

Кроме того, его страдания — ничто по сравнению с тем, что придется пережить экипажу на Родине. Замполит со своими коллегами, разумеется, заставит их дать показания и объявит его, капитана, вредителем, саботажником и агентом империализма.

Василов, впрочем, как и все другие политработники, доводил командира до исступления, потому что он твердо знал, что их разглагольствования скучны и не нужны, что по своей должности они получают немалые привилегии и что ни один боевой офицер не посмеет на них жаловаться.

Нет, самоубийство не выход. Нужно любым способом развернуть подлодку, высвободить застрявший в песке нос. Будь в его распоряжении буксир, дело не стоило бы выеденного яйца. Один рывок, достаточно сильный, и… Какое-то время он в раздумье вглядывался в остров. Конечно, там сколько угодно лодок — от легких рыбачьих плоскодонок до настоящих рыболовецких судов. Достать бы одно! Если бы у него оказался баркас, или бот, или хоть что-нибудь с мотором! Один шанс из десяти тысяч, что удастся достать лодку к началу прилива, но этот шанс стоит использовать. Если не получится… что ж, это не хуже, чем быть с позором списанным на берег (а это его ждет в самом лучшем случае). По крайней мере, он не станет сидеть сложа руки. Командир наклонился к трубке внутренней связи:

— Капитан-лейтенанту Розанову немедленно прибыть на мостик!

Приказ прогремел из репродуктора в столовой экипажа. Моряки, сидящие за столом с кружками чая, переглянулись. Крегиткин, с шумом отхлебнув, спросил:

— Что он задумал? Решил выбросить Розанова за борт?

Торпедист Хрущевский, лысый здоровяк почти без шеи, расхохотался:

— На…ть на это. Может, нам лучше всем попрыгать за борт, чем вот так торчать.

— Верно, — отозвался Крегиткин.

— Только уж если решим прыгать, давай сплаваем на остров и проверим, есть ли там женщины. Мне интересно, какие из себя американки.