Русская жизнь-цитаты-Июнь-2017 - [45]

Жизнь за границей смещает интересы, информация о том, что сегодня пришли к Серебренникову, завтра решили проверить Учителя, там арестовали губернатора, тут взяли под стражу главу компании, и все это вкупе со скрепами, государственной религией и насмешкой над частной собственностью под именем «реновация», — такая информация начинает со временем утомлять. Особенно когда есть другая — о том, например, как журналисты отслеживают каждый шаг, каждое слово, каждый чих президента, и им за то не меняют владельца.

В конце концов, сколько можно ждать, когда наступит желаемое завтра.

В результате в России абсолютное большинство медийных проектов оказалось под контролем назначенных на Старой площади и в Кремле хозяев: во власти не дураки, они понимают, что в выборный год надо соблюсти некоторые приличия, не требовать от всех петь здравицу, тем более что у ресурсного пирога идет свалка, и сводить счеты игроки будут на просторах качественных, но зависимых СМИ.

Независимых остаются единицы, и круг их сужается.

http://newtimes.ru/stati/xroniki/chitatelyam-the-new-times.html

Алексей Иванов:”Достоевский писал, что главный русский вопрос — “Кому отдать свою свободу?”. Жажда неволи — родовая русская черта, и ничего с ней не поделать. Но проблема не в этом.

Есть волшебное число для человечества — 3–5%. Это количество пассионариев в этносе. Количество мутантов в популяции. Количество занятых производством материальных ценностей в благополучном социуме. И так далее. И в России эти же самые 3–5% граждан не желают расставаться со своей свободой.

Однако если нация с облегчением вручает власти право руководить собою, то эти 3–5% тоже теряют свободу, хотя они этого вовсе не хотят.

Так что нужна система, которая не душила бы этих немногочисленных, но активных граждан. А если говорить более широко, то нужна такая власть, которая не забирала бы свободу, даже если нация хочет ее отдать. Дают — не бери, потому что не твое!

И пресловутый “особый русский путь” есть просто системное игнорирование индивидуальной инициативы, когда власть смотрит на народ, но не видит гражданина. Такая стратегия называется красивым словом “соборность”. Но она хороша только в церкви и на войне.

Востребованность несвободы сформировалась постепенно.

Предпосылки были еще в лихие девяностые, когда свобода принесла множество бедствий и стала восприниматься негативно. Но все решилось в тучные нулевые. На страну хлынул поток нефтедолларов. Однако эти деньги были шальные, незаработанные. Просто повезло с конъюнктурой. И деньги были пущены в распыл, а не на доделку того, что не доделали в девяностые. И вот праздник завершился. И стало немножко стыдно: были и свобода, и деньги, а ничего не построили, всё прокутили. Кто виноват? Свобода виновата. Долой свободу! И ее ужали.

Увы, свобода не означает богатства, и этот аргумент стал главным в пользу отказа от нее. Несвобода тоже не означает богатства, но в несвободе есть на кого свалить свою вину за собственную бедность

https://www.dp.ru/a/2017/06/01/Otfotoshopit_svoe_proshloe

Currenttime.tv:”После нашего рассказа про слепого Сергея Иванова многие захотели ему помочь. Фонд “Преображение” открыл сбор средств и 2500 неравнодушных людей собрали больше полутора миллионов рублей на отдельную квартиру для него. В начале июня состоялся счастливый переезд.

В село Русиново Калужской области незрячих со всего Советского Союза свозили, начиная с 1948-го года. Специально для них построили фабрику и жилые дома.

Средняя зарплата на фабрике — 9640 рублей. Чтобы ее получить, нужно, к примеру, за день собрать три тысячи медицинских пипеток. Пенсионеру Сергею Иванову это не удается. В Русиново он приехал после школы. Жил в коммуналке, в маленькой комнате без ремонта.

https://www.currenttime.tv/a/city-of-blind/28427500.html#details

Карина Орлова:”вот оно ты, мертвое, неживое. Населяющее страну-симулякр.

А я правильно понимаю, что россияне накинулись на Звягинцева за то, что он их заставил в зеркало смотреться? В очередной раз, впрочем.

А в России такое ох как не любят.

Да, Россия — это не только государство нелюбви, где государство не любит своих граждан, но и страна нелюбви — где никто никого не любит, родители — детей, дети — родителей, мужья — жен, жены — мужей, соседи — соседей, люди — природу.

Это именно страна нелюбви, а не ненависти, например. Потому что ненависть хоть чувство и не самое созидательное, но живое. А нелюбовь — это как раз про равнодушных зомби, ежедневно становящихся свидетелями десятков зверств и ужасов, но каждый раз, вот уже которую сотню лет с безжизненными глазами проходящих мимо. Когда пришли за ними, я молчал — это про русскую нелюбовь.

В принципе, про это уже и в Елене, и в Левиафане было, но там картины как бы не из жизни каждого. А тут на тебе, смотрись в зеркало, вот оно ты, мертвое, неживое. Населяющее страну-симулякр

https://www.facebook.com/karina.orlova.3348/posts/1565234856822246

Андрей Архангельский:”Кино Звягинцева — не про людей, что кажется очевидным — это вещь о пространстве. Сорокин говорил, что Метель — это попытка написать такую вещь; Нелюбовь — это попытка написать отсутствие места для жизни. Мы ищем мальчика, но повсюду нас встречают пустые глазницы: городские озера, прибрежные зоны, охранные зоны, трассы, железные и деревянные ворота, охранники; опустевшие дома, внутри — пустые комнаты, лестницы, коридоры, лифты; где-то следы даже недавно бывших здесь людей, но сейчас здесь никого нет; дом, в котором дети устроили убежище — помимо кадра, отсылающего к Тарковскому, здесь есть еще полуистлевшее пианино; это дом культуры 70х годов, то есть вот это пустое место на месте советской культуры, это промокшая, прогнившая, истлевшая иллюзия о “великом прошлом”. Следы, обещающие привести к разгадке, приводят в тупик; они сообщают только “нет-нет-нет”. Это попытка вернуться в прошлое, попытка реконструкции, попытка заговорить с немотой — но крайне безуспешная. Это поиск без успеха в обесчеловеченном пространстве. Это досоциальное пространство, город здесь не прижился, тут вообще нет города — признака человеческой культуры. Все это не предназначено для человека, не пригодно для жизни. Обжиться здесь не удалось. Здесь не появилось смысла для общей жизни. Киселев на экране органично венчает это обесчеловечивание, и это прекрасно — что именно он символизирует распад. На его месте мог столь же органично смотреться/слушаться почти любой из героев радио, которое я слушаю, поскольку вся их речь — это “превращение смысла в говорящие трупы”, по выражению Барта; теперь они увековечены в этом ничто, которое они сотворили.