Русская жена - [54]
Ледяная кровь ужаса бросилась мне в лицо, а стаи спутанных, пугливых мыслей, мешая друг другу, рванули в голову. Вознамерясь убежать из ванной как можно дальше и быстрее, даже в панике я все же сообразила сперва накинуть на себя халат, но при этом запуталась в поясе и сильно затянула процедуру побега. А что если убийца услышит шаги на лестнице и погонится за нежелательным свидетелем? Внезапно ощутив небывалый прилив смелости, исключительно ради спасения Гунара из рук озверевшего Саши, я героически грохнула об пол сушилкой со своим бельем и тут же с чувством горького раскаяния в громком поступке импульсивно съежилась в комочек и вжалась в скромный уголочек между розовой раковиной в форме морской раковины и белым шкафчиком для полотенец. Наступило затишье, как перед грозой. В ту же секунду из спальни раздался вибрирующий на запредельных частотах полувой-полувопль последнего отчаяния - прощальная песня смерти, которой живым лучше и не знать. Потом грянул родной русский оглашенный мат, да такой, что кровь в жилах застыла и почти полностью прекратила кровоснабжение сосудов. Затем все оборвалось во внезапно наступившую тишину: зловещую, замогильную, окончательную. Кончилось или кончили?..
С холодными, как у рыбы, конечностями, с округлившимися от страха совиными глазами, с помертвевшими, неудержимо трясущимися губами, мы вдвоем: я и мое бледное отражение опять всунулись в дверную щель.
Картина изменилась кардинальным образом: Ольга переместилась в центр событий и вроде как бы легла третьей на странно свесившегося с Гунара-Хельвига Сашу. На Сашином посиневшем лице мемориально застыла гордая гримаса выполненного до конца долга. Двое мужчин не шевелились и не подавали ни малейших признаков жизни. Ольга беспрерывно дрожала всем телом и что-то едва слышное пыталась бормотать. Собравшись с духом, почти летя над мягким ковровым покрытием на полу спальни, я осторожненько зашла и, чуть выждав, на цыпочках подкралась поближе к драматическому ложу.
- Сашенька, прости меня, Сашенька, любимый, ответь. Сашка, ведь ты живой? Я знаю, что ты живой! - горячо, безудержно шептала Оля и никоим образом не желала меня замечать, хотя я остановилась прямо перед ней. В ее сведенном до окостенения правом кулаке, как в стальных тисках, был зажат намертво кованый кавказский кинжал, самый нижний с ковра на стене. Другой рукой она с нежной любовью ласкала затылок и плечи своего русского мужа. В Сашином крутом моряцком боку зияла глубокая рана, истекающая пронзительно алой, свежей кровью. Тоненькой, но беспрерывной, скорой струйкой русская, всегда немного шалая, жизнь вначале выливалась на атласно-кружевное покрывало с Вологодчины, а уже с него часто-часто капала на норвежский половой текстиль и заодно на пистолет системы Макарова. Система могла быть и другой, но вот обреза там не было точно. Норвежский муж Ольги лежал неподвижно. У меня было странное ощущение сильно затянувшегося воскресного сна. Я легонько прикоснулась к Олиным всклокоченным волосам.
- Нет, нет, не тронь меня, Сашенька! Не наказывай. Прости, любимый. Ведь я ничего плохого не хотела. Ты сам нас бросил, сам. Я ни в чем перед тобой не виновата, я...
Резко взвыв, Ольга живо развернулась в мою сторону и вперила молящий взор куда-то вдаль. Рука сама дернулась назад от подругиных волос, как от пламени. Тяжелейшая судорога волной прокатилась по словно желеобразному беременному телу несчастной женщины, зигзагообразно перекосив его из стороны в сторону. Я охнула и, зарыдав, бросилась прочь из дома кошмаров.
Черные стволы деревьев врезались в молочное небо, с востока надвигалась холодная мгла. Недобрый, упрямый ветер задул мне в лицо, а я все шла и шла по тропинке вперед, пока не добрела до последнего в поселке дома. Какая-то пожилая норвежка, развешивая в саду белье, бросила на меня удивленный взгляд, но тут же отвернулась и продолжила свое дело. Я направилась прямо к ней и, путаясь в норвежских, английских и русских фразах, с трудом объяснила о несчастье в доме номер шесть по Эльсвевейну. Женщина в манере великих драматических актрис прошлого выразительно и широко взмахнула сильными белыми руками и резво побежала в дом. Немного постояв в чужом саду рядом с развевающимися как знамена полосатыми полотенцами, я развернулась и двинулась прямо в лес. Решительно дойдя до знакомой полянки, откуда Ольгин дом обозревался как на ладони, я села на выжженную траву под высокую прямую сосенку, до упора вдавив спину в ее шероховатую кору. Жесткая кора больно царапала мою, но будто бы чужую спину, о которой я просто имела некоторое представление. Несколько ледяных капель упали на волосы; то начинался дождь? Да нет, всего лишь вечерняя роса с веток осыпалась.
Одна полицейская машина и две "скорые" прибыли одновременно. Заслышав надрывные сигналы сирен, обитатели поселка словно на сходку потянулись к месту трагедии. Я привстала, напрягла зрение и насторожилась: мои дети и Борис спускались к дому по противоположному склону. Завидев множество людей и машин, Борис опрометью бросился вперед и с разбегу врезался в дюжего санитара, дотоле неторопливо вылезавшего из чрева автомобиля с красным крестом на борту. Понесли носилки; я не смогла разобрать, кто на каких, но их было трое. Ожесточенно жестикулируя и отчаянно оря, Борис метался между "скорыми", а потом пропал: видимо, забрался внутрь одной из них. Я же отвлеклась на Машу и Сережу, стоящих в первых рядах толпы и зачарованно наблюдающих происходящее. Близко к месту кровавой драмы они не подходили, и это было хорошо, это было правильно. Но тут Сережа не стал стоять в стороне, сорвался с места и, подлетев к высокому полицейскому у крыльца, принялся что-то горячо тому доказывать. К моей радости, равнодушно-приветливый полицейский одобрительно похлопал сына по плечу и, потеряв всякий интерес к моему ребенку, отослал его обратно в толпу.
Роман русской писательницы из Норвегии Натальи Копсовой «Норвежская рулетка для русских леди и джентльменов» – это удивительное по силе психологизма и эпопейному размаху произведение о сложной судьбе нашей современницы и соотечественницы Вероники Малышевой, волею случая занесенной в Норвегию, холодную страну жестоких страстей. Вероника – русская душой – попадает в опасный и коварный мир дипломатических и шпионских интриг, в нем ей суждено потерять любовь и снова обрести ее, не потеряв саму себя.«Норвежская рулетка» – не просто история жизни, но история нашего времени, в котором ложь и правда так тесно сплелись, что одно порой не отличить от другого.
У Славика из пригородного лесхоза появляется щенок-найдёныш. Подросток всей душой отдаётся воспитанию Жульки, не подозревая, что в её жилах течёт кровь древнейших боевых псов. Беда, в которую попадает Славик, показывает, что Жулька унаследовала лучшие гены предков: рискуя жизнью, собака беззаветно бросается на защиту друга. Но будет ли Славик с прежней любовью относиться к своей спасительнице, видя, что после страшного боя Жулька стала инвалидом?
В России быть геем — уже само по себе приговор. Быть подростком-геем — значит стать объектом жесткой травли и, возможно, даже подвергнуть себя реальной опасности. А потому ты вынужден жить в постоянном страхе, прекрасно осознавая, что тебя ждет в случае разоблачения. Однако для каждого такого подростка рано или поздно наступает время, когда ему приходится быть смелым, чтобы отстоять свое право на существование…
История подростка Ромы, который ходит в обычную школу, живет, кажется, обычной жизнью: прогуливает уроки, забирает младшую сестренку из детского сада, влюбляется в новенькую одноклассницу… Однако у Ромы есть свои большие секреты, о которых никто не должен знать.
Эрик Стоун в 14 лет хладнокровно застрелил собственного отца. Но не стоит поспешно нарекать его монстром и психопатом, потому что у детей всегда есть причины для жестокости, даже если взрослые их не видят или не хотят видеть. У Эрика такая причина тоже была. Это история о «невидимых» детях — жертвах домашнего насилия. О детях, которые чаще всего молчат, потому что большинство из нас не желает слышать. Это история о разбитом детстве, осколки которого невозможно собрать, даже спустя много лет…
Строгая школьная дисциплина, райский остров в постапокалиптическом мире, представления о жизни после смерти, поезд, способный доставить вас в любую точку мира за считанные секунды, вполне безобидный с виду отбеливатель, сборник рассказов теряющей популярность писательницы — на самом деле всё это совсем не то, чем кажется на первый взгляд…
Книга Тимура Бикбулатова «Opus marginum» содержит тексты, дефинируемые как «метафорический нарратив». «Все, что натекстовано в этой сумбурной брошюрке, писалось кусками, рывками, без помарок и обдумывания. На пресс-конференциях в правительстве и научных библиотеках, в алкогольных притонах и наркоклиниках, на художественных вернисажах и в ночных вагонах электричек. Это не сборник и не альбом, это стенограмма стенаний без шумоподавления и корректуры. Чтобы было, чтобы не забыть, не потерять…».