Русская земля. Между язычеством и христианством. От князя Игоря до сына его Святослава - [107]
Дружинная честь
Но если гридень был военным холопом князя, а большинство отроков — его рабами, то и князь находился в зависимости от своей дружины. Тот и другая состояли в отношениях взаимной несвободы и ответственности, которые определялись понятием дружинной чести.
Древнейшее значение общеславянского слова чьсть — «понимание». Поступить честно, таким образом, значило быть понятым другими членами группы, удостоиться уважения с их стороны за соблюдение принятой в этом обществе моральной нормы. Отношения групповой чести отрицают свободное проявление человеческой личности, целиком порабощают ее общественным установлениям и предрассудкам[452]. Однако же они резко ограничивают сферу произвола в группе, признавая за каждым ее членом некое кастовое благородство — честь и сопряженные с ней права, в том числе право на обережение этой последней от незаконных, бесчестных посягательств.
Любое попрание чести — будь то обида при раздаче княжеских подарков, ущемление родословной в местнических счетах или просто долетевшая до уха едкая шутка, мимоходом брошенная кем-то в разгар пира («егда же подъпьяхуться»), — побуждало дружинного «мужа» вступаться за свое доброе имя поистине с дикарской необузданностью. Русская Правда донесла до нас полный перечень буйств, на которые был способен гридень, оскорбленный в своих лучших чувствах. На голову обидчика обрушивались кулаки и все, что попадалось под руку, — чаша, пиршественный рог, батог, жердь, ножны, меч; тело и лицо несчастного покрывались кровоподтеками, хрустели перебитые кости, на залитый кровью пол летели выбитые зубы, отрубленные пальцы, пясти, а руки неудовлетворенного всем этим мстителя тянулись к святая святых виновного — его бороде и усам, чтобы вырвать их с мясом...[453] Если избитому и израненному потерпевшему не удавалось тут же отомстить по принципу «око за око, зуб за зуб», то за поругание его чести вступался закон, вменявший расходившемуся «мужу» оплатить причиненные телесные повреждения по строго установленной таксе. Как бы ни претили нам такие бытовые картинки, нельзя упускать из виду, что в понятии дружинной чести мы встречаем первые смутные представления наших предков о человеческом достоинстве и свободе.
Честь предполагает определенное равенство чтимого и чтущих. Кодекс дружинной чести сплачивал князя и дружину в единый организм. Дружинное общество мыслилось как боевое братство, что отразилось в самом слове дружина, производном от слова Друг.
Духом товарищества был пронизан весь дружинный быт. Важнейшие вопросы — например, продолжать войну или нет — решались князем в совете с дружиной. Иначе князь мог услышать такие слова, какие в 1169 г. довелось выслушать Владимиру Мстиславичу, задумавшему выступить в поход, не спросив мнения своих дружинников: «И рекоша ему дружина: без нас еси, княже, замыслил, а не едем по тобе» — дружинные «мужи» XII в. все еще помнили свои древние привилегии.
На дружинных собраниях князь, помимо прочего, стремился к тому, чтобы его политические решения и действия выглядели честно, то есть находили полное понимание и одобрение со стороны дружинников. Одна мысль об осуждении и неприятии способна была отвратить его от самого «судьбоносного» поступка. В летописном диалоге между Ольгой и Святославом этот русский рыцарь без страха и упрека, каким его рисует Повесть временных лет, без обиняков заявил своей матери, что отказывается креститься единственно затем, чтобы не выглядеть посмешищем в глазах своей дружины: «А дружина моя сему смеятися начнуть»[454]. Однако князь оставался князем и в иных случаях мог пойти против воли своего окружения. Ольга превосходно знала это и потому резонно возразила сыну: «Если ты крестишься, то и все то же сотворят».
Согласие и единомыслие с дружиной было необходимым моральным условием деятельности князя, но в его распоряжении имелись разные средства достижения этой духовной сплоченности: он мог идти на уступки или действовать напролом, ломая волю своих товарищей-холопов. Все же последние примеры в летописи крайне редки. Обыкновенно старшинство князя зримо проявлялось только при разделе добычи. Он получал львиную долю захваченного добра, остальное делилось поровну между боярами, гридями и отроками. Древний памятник славянского права «Закон судный людем» говорит об этом так: «Плена [в данном случае: все, взятое с бою] же шестую часть достоить взимати князем, и прочее число все всим людем в равну часть делитися от мала и до велика, достоит бо князем часть княжа, а прибыток людем». Причем при дележе добычи нельзя было обойти ни стражу лагеря, ни других воинов, которые не принимали непосредственного участия в сражении; вознаграждение наиболее отличившимся в бою храбрецам выплачивалось из княжьей доли.
