«Русская верность, честь и отвага» Джона Элфинстона: Повествование о службе Екатерине II и об Архипелагской экспедиции Российского флота - [174]

. Дело мистера Берда в противоположность моим желаниям и несмотря на мое несогласие рассудили оставить на решение третейского суда. Я бы не согласился на это без письма, гарантирующего покрытие суммы, если она будет присуждена мистеру Берду судом (Bond of Indemnification). Мистер Пушкин, будучи министром, не согласился дать мне таковое. Поэтому мистер Бакстер, российский агент, дал мне гарантийное письмо, после чего я обязался принять решение, которое вынесет третейский суд798.

Мистер Берд помимо найма транспортов предъявил претензии за утрату каната, якоря и шлюпок еще на 200 фунтов стерлингов. Арбитры встретились в назначенный день и приняли решение присудить в пользу мистера Берда 600 фунтов. Дополнительные сложности заключались в том, что я подал мистеру Пушкину список изначальных требований Берда, а присужденная ему сумма оказалась на 200 фунтов больше, и господин Пушкин отказался платить, ссылаясь на то, что он имеет распоряжение только на оплату той суммы, которую я указывал и о которой он сообщил в Россию, и что более он не может беспокоить двор по этим вопросам. Изначальную сумму в 400 фунтов стерлингов он был готов оплатить в любое время, а также покрыть требования лоцманов и лекарей, которые я считал справедливыми. Соответственно, я заплатил им по распоряжениям мистера Пушкина, и это составило 1100 фунтов799. Мистер Берд настаивал на получении всей суммы по своим претензиям, и я обязан был ее заплатить, оставив 200 фунтов для обсуждения в будущем.

Спустя время я написал длинное прошение, требуя почестей и наград, но не мог заставить ни мистера Пушкина, ни лорда Саффолка послать его. Однако я сам отправил его через человека, на которого мог рассчитывать, генерал-майору Стрекалову, личному секретарю императрицы, в чьи обязанности входило принятие петиций, то есть отправил по подобающему каналу800. Однако все осталось без каких-либо последствий, поэтому я предполагаю, что петиция никогда не была доставлена. Тогда же граф Чернышев прибыл в Англию, я узнал об этом по чистой случайности.

Я явился к нему вместе с моим старшим сыном, который хорошо знает французский. Был ли я желанным для хозяина гостем или нет, я сказать не могу, но он, увидев меня, показался мне слегка смущенным. Вскоре я избавил его от страхов, притворившись, как я рад был видеть его. Я рассказал ему о неприятностях, которые имел в связи с делом о транспортах, с чем его сиятельство был ознакомлен, и что я должен был заплатить лишние 200 фунтов, потому что российский двор распорядился заплатить не более чем в первоначальном требовании, и я надеялся, что, когда он вернется в Россию, он получит от правительства указание для господина Пушкина возместить мне эти средства. Он мне честно обещал это сделать и заверил меня, что я не потеряю ни рубля.

Он [И. Г. Чернышев] спросил меня, почему я не посылаю сына назад в Россию: он сейчас там имеет чин обер-лейтенанта (old Lieutenant), здесь же в мирное время он может долго ожидать повышения, служа мичманом, тогда как в России его немедленно повысят до капитана.

Я поблагодарил его превосходительство и ответил: «Что подумает весь свет, если я пошлю своего сына на службу стране до тех пор, пока его отец не получит обещанных ему почестей и наград, которых он был достоин?!» Я также сообщил, что отправил императрице прошение по подобающему каналу, и у меня есть причины считать, что петиция не дошла до Ее императорского величества, однако копию этой петиции я имею сейчас при себе, и если он пожелает, я оставлю ему ее для прочтения. Он поблагодарил меня за это и потом тайно вернул ее мне с любезной запиской, выражающей его желание служить мне, когда он поедет назад в Россию.

Через несколько месяцев младший из братьев Орловых, граф Владимир, прибыл в Англию с супругой. Я навестил его и был принят им с величайшей учтивостью. Я объяснил ему свое положение и как я пострадал после моего отъезда из России, я упомянул ему, что в свете приписывают все это ссоре, которую я имел с его братом, но это не имеет под собой оснований, как он может увидеть из письма, написанного его брату вскоре после моего приезда в Лондон. Я видел, как с каждой строчкой, которую он читал, на лице его появлялось все больше сочувствия, и я попросил сделать мне честь, доставив послание его брату, так как первое письмо, возможно, не было ему доставлено. Я все еще предполагал, что его брат не позволит долго очернять мою честь. Он уверил меня, что позаботится о письме и помимо этого использует все свое влияние. Я покинул его, весьма удовлетворенный его уважительным поведением. Он вскоре отбыл из Англии.

Через несколько месяцев801 я получил от него следующее письмо на французском, которое я даю в переводе:

Санкт-Петербург, 27 марта (ст. ст.) 1774 г.

Сэр,

То, что я не писал Вам раньше, произошло не по недосмотру. Ваше письмо от 12 ноября 1773 г. прибыло как раз когда мой брат Алексей был в своем имении, отстоящем отсюда на 300 лиг802. Я не преминул передать ему Ваше письмо, когда он сюда вернулся, и он приказал мне заверить Вас*, что весьма удовлетворен тем, как справедливо Вы рассудили относительно него, что он никогда не испытывал никакой вражды к Вам, что имеет к Вам те же чувства и что он всегда в любое время будет счастлив оказать Вам любые услуги, которые будут в его власти.