«Русская верность, честь и отвага» Джона Элфинстона: Повествование о службе Екатерине II и об Архипелагской экспедиции Российского флота - [160]

.

Я увидел многих моих старых знакомых из дворян и зарубежных министров [т. е. дипломатов разного ранга]. Первые держались с исключительной холодностью, вторые также, но их холодность соединялась с чуть большей учтивостью. Шведский министр дошел даже до того, что сказал сэру Чарльзу Ноулсу739, что был удивлен увидеть меня при дворе, так как слышал, что меня заключили в крепость. Сэр Чарльз дал ему весьма энергичный и подобающий ответ, после чего посол пожал плечами, резко поворотился и подошел поздравить меня с возвращением. Я знал этого человека в Копенгагене, где он был министром740.

В то время я часто ужинал с некоторыми представителями британской колонии [Петербурга], которые не относились ко мне как прежде и вели себя очень сдержанно. Однако я доверительно поинтересовался у одного из них, слышали ли они какие-нибудь разговоры обо мне до моего приезда. С большим трудом я выудил из него, что сообщений было много, но главное, говорили, что я растратил доверенные мне деньги и что я никогда не приеду в Россию. Согласно другому сообщению, я не пожелал подчиниться [зачеркнуто:] *графу Орлову* приказу прибыть в Санкт-Петербург и отправился из Ливорно во Францию с деньгами и векселями на значительную сумму, и что никто не ожидал увидеть меня в России. По поведению и моих друзей, и моих врагов я начал верить, что они действительно меня не ждали. С нетерпением я уповал на возвращение императрицы из монастыря, когда услышал, что она [оттуда] отправилась прямо в свой дворец в Царское Село, куда никто не мог прибыть, если за ним не посылали, о чем, без сомнения, граф Чернышев знал741.

Между тем это не могло воспрепятствовать мне увидеть Его императорское высочество великого князя, о чем я просил графа Панина742. В это время я положил к стопам великого князя жезл капудан-паши, что был найден на его боте; этот жезл вместе с шелковым флагом тот держал при себе. Его высочество принял меня и моих сыновей с присущей ему любезностью и вниманием и был весьма доволен трофеями, которые я ему представил. Жезл был серебряный с позолотой и чеканкой в виде цветов, длиной около 20 дюймов, с большими круглыми головами (a broad round head) на каждом конце и одной посередине, как у трехбунчужного паши. Это, несомненно, были регалии капудан-паши, их мог ему даровать или у него отнять только сам султан по своей воле. Жезл хранился в малиновом чехле с ремнем, чтобы носить его на плече, а то, что его бросили, говорит о спешке, с которой турки покидали свое судно743.

Я не подходил к британскому послу лорду Каткарту, пока не понял, что на некоторое время я лишился всякой надежды видеть императрицу744. Я и мои сыновья были приняты у посла, как обычно, дружески и учтиво, мы обедали у него трижды на неделе, а еще по воскресеньям со всеми иностранными министрами. Относительно моего положения милорд сказал, что ходило немало порочивших мою репутацию слухов, которым он никогда не верил, так как они были такого свойства, что распространять их могли только люди самые бесчестные, но и он, испытывая ко мне искреннюю дружбу, тоже временами чувствовал неловкость745. Его супруга выражала те же чувства участия и дружбы, так что с этого времени я почти жил у них, и они, казалось, не делали различий между своими детьми и моими746.

Первое, что я предпринял, – послал список моих затрат во время поездки. Затраты составили 639 голландских дукатов. Спустя много месяцев граф Чернышев отрицал, что получил этот список. Мой секретарь также сообщил мне, что мне необходимо составить письменный рапорт, объясняющий причины моего приезда, и поскольку то была привычная задача, я составил рапорт следующим образом:

Рапорт

24 декабря [ст. ст.] прошлого года в Порт-Аузе на острове Парос адмирал Спиридов попросил меня прислать моего переводчика мистера Ньюмана, чтобы перевести параграф из письма, полученного им от графа Алексея Орлова, в котором граф выражал желание, чтобы я прибыл к нему инкогнито со всей возможной поспешностью, оставив адмиралу Спиридову всю казенную наличность, которая у меня была; чтобы я взял с собой мои бухгалтерские книги и векселя, которые я должен буду представить после моего прибытия графу Орлову, чтобы можно было подсчитать расходы флота, что я и сделал. Я имел честь получить от его сиятельства ответ, что я могу высадиться на берег в лазарет, соблюдая инкогнито, однако я не высадился, пока граф не удостоил меня своим посещением. Я сказал ему, что я отправлюсь под именем Говард, чему он был очень доволен и сказал, что мои апартаменты [в карантинном лазарете747] готовы для меня в любой момент, когда я пожелаю высадиться. Во время моего карантина граф просил меня отправить ему мои бухгалтерские книги, а вексели, которые были у меня, отослать господину Ратерфурду, что я и сделал, и в том у меня от него имеются расписки.

За несколько дней до завершения моего карантина я прочитал приказ его сиятельства отправляться по суше в Санкт-Петербург, что я могу взять с собой тех офицеров, которых пожелаю, а также моих сыновей и секретаря.

Поскольку мне не было известно до этого времени, что я должен отправиться в Санкт-Петербург, я не могу представить судовые журналы, которые были затребованы членами морской комиссии, месяц заседавшими для рассмотрения дела капитана Роксбурга о потере корабля «Святослав»; что же касается моих сделок, то о них я сообщал в своих письмах его сиятельству графу Панину вплоть до потери «Святослава»; а вскоре после прибытия в Порто-Мудро граф Орлов счел нужным снять с меня командование, подняв кайзер-флаг, чтобы приказать кораблям моей эскадры соединиться с эскадрой адмирала Спиридова и с теми кораблями, что были под командой его сиятельства, и оставаться под командой адмирала Спиридова; под командой адмирала Спиридова я и оставался до того, как покинул Парос, как отмечалось выше.