— А где ваш пароход?
— Тут возле мола. Пароход «Маргарита». Полк уже погрузился. Первый батальон в сторожевом охранении. Через два часа снимут посты и с богом в путь.
— Как бы мне, станичники, с вами?
— Будем рады-радешеньки. Свой ведь полковник под боком будет. Со своим легче. А то тут чужая братва.
Казаки указали мне, где найти командира полка, капитана Марченко. Это был долговязый, весьма надменный юноша.
— Объявляю вам, что вы отныне солдат 1-го офицерского марковского полка. Нам нужны люди.
Пожалуйте в строй, — заявил он мне и крикнул стоявшему поблизости симпатичному, интеллигентному офицеру:
— Капитан Нижевский! У вас есть мобилизованные донцы, я сейчас мобилизовал для них командира.
Выслушав с великим изумлением эти речи, я заикнулся было о своей неприспособленности к строю и о своей основной профессии, но капитан Марченко меня живо осадил:
— Теперь судить некого. Теперь надо воевать. Воевать до победы.
И распорядился снабдить меня винтовкой и патронами.
— Вот и хорошо! — обрадовались казаки, узнав, что и меня «нибилизовали». — Что ж они, дурные, думают, что мы останемся у них служить? Дал бы бог доехать до каких-нибудь волостей, а там в два счета эвакуируемся от белых шапок. Аль не сумеем? Мы-то, всевеселое войско Донское?
В компании добродушных «козунь» я продежурил остаток ночи на улице. Они раздобыли мне и кружку, и ложку, и английскую сумку, подбирая это добро где-то поблизости, прямо с земли. А когда, перед рассветом, заставы сняли, я с ними же поднялся по сходням на палубу «Маргариты» и уместился на корме, с котог рой на город смотрело дюжины две пулеметов.
Порт попрежнему освещало зарево.
И долгое время после того, как пароход отделился от пристани и заковылял по Цемесской бухте, выбираясь в открытое море, столб пламени указывал то место, где испепелялось английское добро — цена крови, пролитой в братоубийственной войне белыми воинами.[322]
