Русская средневековая эстетика XI‑XVII века - [2]

В древнерусской, как и в любой другой средневековой, культуре многие компоненты указанной системы не имели полной автономии. Они были органически вплетены в поток утилитарно–практической деятельности (производственной, бытовой, культовой—в той мере, в какой религию уместно относить к ней) и могут быть при анализе только с определенной мерой условности вычленены из нее В этом одна из главных трудностей изучения средневековой эстетики.

Так, если мы обратимся к древнерусскому фольклору, то увидим, что практически все его разнообразные формы пронизаны эстетическим мироощущением наших древних предков. Было бы, однако, неоправданной модернизацией считать, что создатели фольклора руководствовались только или в первую очередь эстетическими потребностями. Перед ними стояла (не осознаваемая ими, естественно) более сложная задача: выразить на эмоционально–рациональном уровне, сплавив дидактику с образностью народного мышления, весь комплекс актуального для того времени социального опыта. Фольклор составлял основу дохристианских славянских обрядов, сопровождавших древнего человека на протяжении всей его жизни. Эстетический компонент не был самоцелью народных обрядов, но внесознательно именно он являлся важной притягательной силой любого обрядового действа, народных игр и гуляний. Сакральное и дидактическое содержание свадебных, родинных, поминальных и других обрядов древних славян выражалось в богатых художественно–эстетических формах, доставлявших всем участникам этих действ духовное наслаждение.

Естественно, что сегодня нельзя правильно понять древнерусскую эстетику во всей ее полноте, не выявив эстетической специфики фольклора[4]. Сказанное имеет отношение ко всем видам духовно–практической и художественной деятельности, бытовавшей на Руси. Более того, оно правомерно и в отношении древнерусской книжности, на основе которой в первую очередь строится изучение русской средневековой эстетики в данной работе.

Исследователю древнерусской эстетики приходится иметь в виду как минимум два основных (хотя и не единственных) ее культурно–исторических источника: 1) народную культуру (материальную, духовную и прежде всего художественную) восточных славян, сложившуюся еще до принятия ими христианства и существовавшую на Руси в качестве активной антитезы официальной христианской культуре на протяжении всего Средневековья, и 2) византийскую эстетику и художественную культуру, с X в. активно ввозимую на Русь нередко в южнославянской редакции. В свою очередь сама византийская эстетика представляла собой некое целостное единство религиозной эстетики, сложившейся еще в период патристики, и языческой эллинистической эстетики.

Ввозимая из Византии культура приобретала, как отмечает Д. С. Лихачев, в славянском мире новую окраску, существенно отличную от греческого оригинала[5]. Аналогично и эстетика средневековой Руси, особенно в периоды расцвета древнерусской художественной культуры, представляла собой сложный синтез народных восточнославянских и собственно русских эстетических элементов с южнославянскими, эллинистическими и византийско–христианскими мотивами. В отдельных землях Древней Руси на определенных этапах истории среди этих основных мотивов нередко звучали мотивы татаро–мусульманской, скандинавской или западноевропейской художественных культур, но они никогда не были определяющими[6].

Основной путь приобщения Руси к ценностям мировой культуры проходил в то время через Византию. С принятием Русью христианства этот процесс стал регулярным и последовательным, но и до этого славяне, по наблюдениям Б. А. Рыбакова, трижды «прикасались к очагам мировой культуры…»[7]. Третий раз это случилось в VI в., в период победоносных войн славян с Византией, когда «славяне увидели, ощутили новый для них мир несравненно более высокой культуры»[8]. Эти периодические общения славян с византийской культурой подготовили и более последовательный процесс ее восприятия, начавшийся в X в. «Киевская Русь, —пишет Б. А. Рыбаков, — была уже в известной мере подготовлена не только к созерцанию, но и к восприятию культуры передовых стран мира»[9]. Первой среди них в этот период была Византия, поэтому вполне закономерно стремление Киевской Руси во всем, в том числе и в художественной культуре, равняться на нее.

Постоянные культурные контакты Руси с Византией способствовали ускоренному, почти скачкообразному развитию русской национальной культуры в XI‑XII вв. Сам процесс активного усвоения Русью богатейших византийских традиций должен быть правильно понят и осмыслен с позиций историзма, то есть должен рассматриваться в широком контексте культурно–исторического развития всей раннесредневековой Европы, когда Византия, воспринявшая культурные традиции древнего мира (античной Греции, Рима, Ближнего Востока), выступала учителем по отношению к более молодым культурам Западной и Восточной Европы.

Среди важных особенностей древнерусской эстетики и, шире, всей культуры следует отметить ее способность тонко почувствовать и принять почти как свои собственные многие важнейшие достижения византийской, а в ее составе и эллинистической художественной культуры. Как отмечал в свое время Н. К. Гудзий, анализируя древнерусскую литературу, чсама по себе способность новообращенной Руси к широкому и очень быстрому освоению византийской книжности, а также живой интерес к ней—непререкаемое свидетельство высоты культурного уровня Древней Руси»