Русская сила графа Соколова - [5]

— Американский! Марки «Студебеккер». Три тысячи пятьсот рублей отдал. Шесть цилиндров — сила! Стартер самый совершенный — электрический. Шофера не держу, сам люблю водить. — Резко крутанул руль, погрозил вслед какой-то старухе кулаком: — Куда, старая ведьма, лезешь! — и вновь добавил газу.

Семнадцать верст по ухабистой дороге пролетели молниеносно — минут за двадцать.

Тормоза издали скрежещущий звук, какой, возможно, издают в аду грешники, грызущие раскаленные сковороды, и автомобиль остановился возле кирпичных арочных ворот.

Писарь вывалился на дорогу, его мутило. Извиняющимся тоном сказал:

— Словно в бурю по морю, уболтало.

— Это у тебя, Расщупкин, малокровие! — наставительно заметил полицмейстер.

Тут же собралась ватага мальчишек. Усатый полицейский был оставлен для охраны транспортного средства. Он погрозил мальчишкам пальцем:

— Коли кто дотронется до авто, в полицию заберу! Угроза была страшной — мальчишки на минуту притихли.

Прохаря и прочее богатство

Процессия вошла в ворота и у старинной невысокой церкви остановилась. Полицмейстер сказал:

— Извольте видеть, Аполлинарий Николаевич, замок, в котором осталась бородка от отмычки, висел вот тут. Сторож нашел его открытым. А, вот он, прохиндей, сам явился не запылился. Давай, Фаддей Огрызков, рассказывай господину полковнику, как дело было!

Соколов увидал крестьянского вида тщедушного мужичка, с жидкой, неопределенного цвета бородкой, выцветшими хитрющими глазками, в синей навыпуск шелковой рубахе. На коротких ногах блестели новой кожей сапоги. Мужичок содрал с головы круглую поярковую шляпу, завел глаза к небу, угодливо, словно по писаному, затараторил:

— Ваши благородия, извольте доложить всю истинную правду. — Мужичок помял в руках шляпу, набрал в легкие воздуху и быстро продолжил: — Вся история случая, когда жулики совершили взлом, началась на Крещение с обнаружения мною вскрытого замка. Утром, пробудившись, простите за извинение, по собственной нужде, я пошел взглянуть на порядок. Вдруг себе замечаю: замок валяется возле дверей, а двери оные в храм приоткрыты. У нас и до того были беспокойные слухи, что завелись жулики. Я, сейчас умереть, бросился, как положено, проверить: зачем замок сломан, а двери открыты? Как вошел в храм, так дух и замер: там повсюду в изобилии на полу валяются священные книги и иконы, со стен снятые. Вот чтобы сейчас мне умереть, так и валяются. Хорошо хоть, что стекла на киотах сохранились и все в целости. Думаю себе: что-то здесь нехорошо, кто-то, должно быть, набезобразил. И побежал я заявлять… А что чудотворную утащили эти жулики, чтобы пропасть им, это я уже позже прознал, когда следствие приехало и все иконы по местам развесили. А чудотворной на месте нет как нет. Все обшарили, чтоб сейчас мне умереть, а чудотворной не обнаружили. Это фулюганы безобразили, вот и припрятали. Надоть еще бы поискать, тогда, глядишь, и найдем.

Соколов сочувственно покачал головой:

— И впрямь несчастье! За такие, Фаддей, переживания тебе платят, поди, гроши?

Сторож обрадованно затрещал:

— Это вы, ваше благородие, человек умный и потому понимать можете. Служу денно и нощно. И убери, и протри, и подмети, да еще от жулья охраняй, и всего за три рубли в месяц. Одна эксплутация личности!

— А прохаря хорошие оторвал! Не жмут?

Сторож выставил ногу, покрутил ей и с некоторой гордостью произнес:

— Сапоги самый раз, со скрипом и сшиты по ноге!

Соколов прищурил глаз:

— Небось пятерку содрали?

Сторож замахал руками:

— «Пятерку»! За пятерку нынче и чихнуть не пожелают. Восемь рубликов не хотите?

— А еще чего приобрел? Ну, рубаху, это я сам вижу. А покрупней? Лошадку, скажем?

Сторож вдруг что-то смекнул, заметно побледнел, губы затряслись.

— Не-ет, лошадку не…

— Да и то, ты не пашешь, не жнешь — деньжата и без того водятся.

Вокруг стал собираться народ, шедший на богомолье. Соколов сказал:

— Что же ты нас на вольном ветре держишь? Приглашай в дом…

— Извольте, ваши благородия, милости прошу…

Около порога был набросан какой-то мусор. В сенях валялось пустое ведро, чугунки, мешок, чем-то набитый. В углу стояла широкая лавка. На высокой печи лежали какие-то тряпки и свешивалось лоскутное одеяло. Соколов подумал: «Господи, какая беспросветность! Такого и Сахалин не испугает, он уже себе сам создал каторжную жизнь».

Несмотря на теплую сухую погоду, окна были закрыты. Между окон лежала с зимы вата, на ней валялись дохлые мухи. В нос бил кислый, застоявшийся запах.

Полицмейстер строго сказал:

— Доставай икону, куда спрятал?

Сторож нахраписто возразил:

— Ищите, никакой иконы нет! Только что вот мои в красном углу. Если нужны вашим сиятельствам, можете, это, забирать. Ишь, «куда спрятал»!

Соколов приказал:

— Садись сюда, на скамейку! Гляди мне в глаза, отвечай и не ври: где взял деньги на новые сапоги?

Сторож быстро, как давно обдуманное, отвечал:

— Прислал брат, в деревне под Вологдой живет.

— Когда ты, Фаддей, готовил воровство, то плохо его продумал. Как жулики могли открыть замок, если бородка отломилась от отмычки и осталась в замке?

— Не могу знать! — Сторож потупил взгляд в пол. — Об том надо жулье спрашивать.